Фантастический Калейдоскоп: Ктулху фхтагн! Том I

Поспешно расплатившись с официанткой, я выбежал на улицу. Только сейчас я заметил, как стемнело. Мне было пора на паром, но я сомневался, что он сегодня выйдет из порта – я слышал шум разбушевавшегося моря. Лихорадочно оглядываясь, я вдруг увидел знакомую фигуру, заворачивающую за ограду Ньюпортской башни.

– Послушайте! – крикнул я. – Эй, Томас, черт бы вас побрал!

Он не остановился, и я кинулся за ним. Проплутав немного, я вдруг очутился на морском берегу. В десяти шагах начинался волнолом, о который с шумом разбивались пенистые валы. А у края мола стояла невысокая фигурка. Она выглядела такой маленькой и жалкой на фоне накатывающихся волн, что моя злость сменилась беспокойством.

– Престон! – закричал я, бросаясь к нему. – Не валяйте дурака! Идите сюда, Престон!

За шумом разбушевавшегося моря он услышал меня лишь тогда, когда я пробежал половину пути по каменному молу, промокнув от соленых брызг. Канадец сделал знак, чтобы я убирался. Я упрямо помотал головой и шагнул вперед, когда случилось ужасное.

С моря катилась огромная волна, больше всех остальных. Я крикнул, но Престон, даже если бы и хотел, не успел отбежать. Со страшным шумом вал обрушился на мол, скрыв с головой Престона. Послышался слабый крик, я увидел, как моряк упал и рванулся к нему, хотя и понимал, что не успею. Но вот волна отхлынула, и я замер на месте, пораженный ужасом.

Позже, когда меня нашли валяющимся без сознания на волноломе и с трудом привели в чувство, мне говорили, что виденное мною было порождением какого-то заразного безумия, что я подхватил от Престона. Мне хотелось бы в это верить, но в глубине души, я знаю, что обманываю себя. Ибо я видел Престона лежащего на молу с разорванным горлом, и кровь его стекала в бушующее море.

А над ним скорчилась ужасная тварь. Частично она и впрямь напоминала обнаженную женщину, с кожей как у акулы. Акульим был и плавник, венчавший стройную спину, и длинный хвост, бивший по воде и острые зубы, терзавшие тело Томаса Престона. А потом она подняла голову, и я увидел глаза – самое ужасное, что я видел в жизни. Светящиеся ярко-зеленым светом, с вертикальными зрачками эти глаза не были ни человечьими, ни рыбьими – глаза демона!

Я думал, что умру прямо там. Если бы чудовище кинулось на меня, я бы не смог пошевелить и пальцем, чтобы спастись. Но тут на мол вновь обрушилась волна, а когда она отхлынула – камень был пуст. Жуткая демоница исчезла со своей жертвой, как раз в тот миг, когда меня поглотил милосердный мрак беспамятства.

Скульптор

Николай Скуратов

1

Я своими глазами видел шедевры Скульптора. Да, шедевры, не побоюсь этого слова. Инфернальные, жестокие работы, созданные из человеческой плоти и костей, невероятные инсталляции, наводящие на мысль о неизлечимо больном разуме, чья степень извращенности превосходит любое понимание. Многие экземпляры, несмотря на то, что в дальнейшем доводилось лицезреть и худшее, до сих пор мерещатся мне в предутренних кошмарах.

Как можно описать их? Что сказал бы искусствовед, доведись ему войти в число избранных, кому доверили тайну? Не знаю, могу лишь говорить о своих ощущениях. Первое, конечно, было отвращение вперемешку с паническим страхом. Невозможно, это шутка, розыгрыш! Нечестно, за кого меня, в конце концов, принимают здесь? Но в глубине души я был уверен: передо мной самые настоящие шедевры кошмара, страстные и крайне невротичные, но в то же время – и этого нельзя отрицать, – созданы с холодным расчетом, с упрямой прагматичностью механизма, запрограммированного на определенные операции.

Первое время я не мог уложить в сознании два этих факта, и у меня родилась версия, что Скульптор умственно отсталый (этой версии я придерживался долго, тем самым, загнав себя в рамки привычной бытовой логики). Его разум спит, окутанный тьмой, из которой нет выхода; он смотрит на мир только через небольшое отверстие и через него же выкрикивает слова, которые никто не понимает. Но мы даже не слышим этих слов, мы видим, во что они превращаются.

Кататонический механицизм шедевров Скульптора лишь следствие его попыток обуздать собственную больную плоть, отражение ограниченности его возможностей; остальное – формы, идеи, стиль, все эти причудливые детали и даже некоторое подобие юмора – проекция клубящегося в оболочке мозга безумия.

Все свои мысли я излагаю в дневнике, хотя мой наниматель против того, чтобы я вел записи. Дескать, файлы могут попасть в чужие руки и поставить под угрозу весь проект. Но мне все равно, я буду и дальше фиксировать все, что связано с моими поисками. Слишком много поставлено на карту, слишком велика ценность истин, к которым я приобщился.

В кошмарах мне часто видится, как реальность, которую знаем, трескается и распадается на части, обнажая истинную природу вселенной, чья суть никогда не может быть оценена человеческими категориями. И чем дальше я продвигаюсь, тем больше мне приходится прилагать усилий, чтобы сохранить психическое здоровье. Исповедоваться дневнику для меня, пожалуй, единственная возможность оставаться на плаву.