Фавориты Фортуны

Вполне логично было бы слушать это дело в уголовном суде, но чем больше Цезарь размышлял, тем меньше нравилась ему эта идея. Во-первых, председателем этого суда был претор Марк Юний Юнк, и ему не нравилась должность, на которую должны назначаться бывшие эдилы, но ни один бывший эдил не захотел председательствовать в этом году. Цезарь уже сталкивался с Марком Юнием, когда выступал защитником в январе. Во-вторых, истцы не были римлянами. В любом суде очень трудно защищать клиента, когда истец – иностранец, а обвиняемый – римлянин высокого происхождения и положения. Хорошо его клиентам говорить, что им все равно, проиграют они или выиграют! Цезарь знал, что такой судья, как Юнк, сделает все, чтобы слушание не получило огласки, чтобы оно проходило в таком месте, которое не сможет вместить много народа. И самое худшее – народный трибун Гней Сициний собирал толпы на Форуме, неустанно призывая восстановить прежние полномочия народных трибунов. Люди потеряли интерес ко всему другому, особенно после того, как Сициний принялся сыпать старыми остротами, имевшимися в коллекции каждого литературного дилетанта.

– Почему, – раздраженно спросил Сициния консул Гай Скрибоний Курион, – ты набрасываешься на меня и моего коллегу Гнея Октавия, почему ты бранишь преторов, эдилов, твоих коллег, народных трибунов, Публия Цетега, всех наших бывших консулов и влиятельных людей, банкиров, например Тита Аттика, даже бедных квесторов! И почему при этом ты ни слова не говоришь против Марка Лициния Красса? Или Марк Красс не достоин твоего яда? Или это Марк Красс заставил тебя стать шутом? Давай, Сициний, тявкающая собачонка, скажи мне, почему ты оставляешь в покое одного только Красса?

Хорошо зная, что Курион и Красс в ссоре, Сициний сделал вид, что серьезно раздумывает над вопросом, прежде чем ответить.

– Потому что у Марка Красса оба рога обвиты сеном – серьезно ответил он.

Все слышавшие повалились на землю от хохота. Вид быка с сеном на одном роге был им привычен. Сено служило предупреждением, что животное, хоть и выглядит смирным, может внезапно боднуть. Быков, у которых оба рога обмотаны сеном, избегали, как прокаженных. Если бы Марк Красс так не походил на быка туповатым выражением и комплекцией, острота не была бы столь меткой.

Как отвлечь людей от Сициния? Как сделать так, чтобы на слушании оказалось как можно больше народа? И пока Цезарь ломал над всем этим голову, его клиенты отправились в Беотию собирать доказательства и свидетелей. Прошли месяцы, клиенты вернулись, но Цезарь так и не подал иск Юнку.

– Я не понимаю! – разочарованно воскликнул Ификрат. – Если мы не поторопимся, нас вообще не будут слушать!

– Я чувствую, что есть другой способ, – объяснял Цезарь. – Потерпи еще немного, Ификрат. Обещаю, что тебе и твоим коллегам не придется ждать в Риме несколько месяцев. Ваши свидетели надежно спрятаны?

– Абсолютно, как ты приказал. На вилле за Кумами.

И вот в начале июня Цезарь понял, что ему делать. Однажды Цезарь остановился поговорить с претором по делам иноземцев Марком Теренцием Варроном Лукуллом. Младший брат человека, которому многие в Риме прочили блестящее будущее, был очень похож на Лукулла и чрезвычайно предан ему. Хотя еще детьми они были разделены, связь между ними не ослабла. Наоборот, она стала крепче. Лукулл специально задержал свое восхождение по cursus honorum, чтобы стать курульным эдилом вместе с Варроном Лукуллом. И вместе они устроили такие игры, что народ говорил о них до сих пор. Все считали, что оба Лукулла в ближайшем будущем сделаются консулами. Они были аристократичны и очень популярны.

– Как проходит день? – спросил Цезарь, улыбаясь.

Ему нравился этот претор по делам иноземцев, в чей суд он подавал много исков по несложным делам. Мало других судей вызывали такое доверие. Варрон Лукулл был знающим юристом и честным человеком.

– Скучно, – тоже улыбаясь, ответил Варрон Лукулл.

За краткий промежуток между вопросом и ответом у Цезаря появилась блестящая идея. Это было вроде прозрения, когда после долгих месяцев обдумывания вдруг приходит решение.

– Когда ты уезжаешь из Рима на сельские сессии?

– Преторы по делам иноземцев обычно уезжают на побережье Кампании, когда летняя жара становится невыносимой, – сказал Варрон Лукулл. – Однако я буду привязан к Риму еще не менее месяца.

– Тогда не торопись! – воскликнул Цезарь.

Варрон был поражен. Вот только что он говорил с человеком, которого высоко ценил за остроту ума, – и вдруг на месте, где стоял Цезарь, образовалась пустота.

– Я знаю, что делать! – вскоре после этого говорил Цезарь Ификрату в гостинице.

– Что? – нетерпеливо спросил грек.

– Я знал, что поступаю правильно, выжидая, Ификрат! Мы не будем обвинять Гая Антония Гибриду в уголовном преступлении.

– Не будем обвинять в уголовном преступлении? – ахнул Ификрат. – Но это же наша цель!