Федина Пасха (сборник)

С утра уже вовсю радовало солнышко. Всякая тварь при деле: куда-то уж несется стрекоза, делают круги бабочки, шмель вовсю шебуршит в недрах ароматного шиповника, а жирный червяк, ловко пристроившись в лопухе капусты, вовсю его уплетает. Кур бы сюда. Сделав по норме кучу драгоценных кормов с добавлением репы, свеклы, моркови и прочей растительной дребедени, нагруженная большим широким тазом и с зажатыми в двух локтях корзинами для собирания яиц, направляюсь к калитке.

Но куры, уловив каким-то неизвестным телетайпным способом, уж давно вычислили мое появление. Огромная стая кур, с поднятыми вверх головками, насмерть стояла вплотную у калитки, которую я должна была открыть. Остальная команда, до которых еще «не дошел слух», кособоко подскакивая уже неслась, размахивая крыльями и крича на все футбольное поле (Ну, правда!): «Родная наша пришла! Корм несет!» И у калитки те, которые насмерть, тоже подтверждают: «Несет! Несет! Сами видим! Дожидались!»

Всполошился весь куриный народ – несутся на всех скоростях, подлетают сверху. От дикого кудахтанья и криков и я заразилась:

– Вы что не ели никогда, – кричу, – что за люди! Всем достанется! Да… дайте калитку-то хоть…. О, Господи! – С трудом закрыв калитку, усиленно пробираюсь со своим тазом к месту кормежки. Но меня как будто уже не было. Были голодная орава и корм. Прыгают на таз. Облепили его – не удержать. Бросила на землю.

– А ну, кышь отсюда! – Размахиваю руками, ногами. Никак. Машут крыльями, взлетают на плечи, на голову, а с них – в гущу таза. Ходят друг по друг у.

– А ну-у-у! – Теряю всякое терпенье. – Таз-то донести!

А навстречу еще несется, летит, торопится остальной рыжий народ с ободранными грудками, шеями. Вертолетом машут крыльями, точно прицеливаясь к еде. «Да-ют, да-ю-ют!» – кричал всполошенный народ. «Налетай, братцы!» Ну, прямо как в прежние времена у нас, в России, когда что-то выбрасывали в магазинах.

Ставлю, где придется. Часть кормов разбрасываю по сторонам вместе с курами. Крики, перья. Всклоченные, с дикими глазами, отбирали у других, яростно работая клювами, лапами.

Ф-фу. Вроде разобралась. Прихватив корзиночки пошла в загончик за яйцами, но не увидела ни одной особи – от огромной массы кур, только в одном ящике сиротливо лежали два яичка. Не донеслись? Никого нет. Все ушли на «фронт». Постепенно всеобщий шум становился равномерней. Наевшиеся, отходили в сторону, напивались водичкой, задирая ободранные шейки вверх, (мне казалось, даже видела, как по ним внутри текла целительная водичка), другие тюркали клочки зелени, вытирали клювики. Пошла потом к элитным курочкам. Эти не летели, как те, сумасшедшие. Эти господа как будто и не взглянули, когда им было насыпано в кормушку. Только чуть насторожились: одна из них как-то нехотя глянула, говоря: «А-а-а, это ты пришла!» Рядом красивый петушок поклевывал что-то, изредка косясь в мою сторону: «Ну, давай-давай». Ты сама по себе, мы сами по себе. Заглянула в клеточку. Из трех гнезд – одно яйцо. Не густо. Сутки работают, трое дома. Но стоило закрыть за ними калитку, элитный петушок тут же застрекотал: «Кушать, кушать подано – все сюда!» А те и сами знают, подбежали клюют скорей. Ни споров тебе ни криков. Культура.

А еще в монастыре, в свое обеденное время, приходят кошки. Как бомжи, они со всем согласны и, если нет для них приличной пищи, не брезгают кормом для кур, а то и погрызут сухой хлебушек. Наедятся, налижутся и разбредутся кто куда, оставляя рой прыгающих блох. Как-то приблудились еще два котенка месяца на три. Слабые, полудохленькие, они на второй день пошли к элитным курочкам. Но петушок по первому разу так долбанул их, что те едва живы остались. Спасибо монахам – оклемались.

Как-то вечером…

Двухлетняя Оленька сидела за столом и кушала кашку. Потом, наверное, ей надоело возиться с большой ложкой, она стала раскачиваться на табуретке и петь песенки.

– Давай, доченька, помогу, две ложечки осталось? – подошла к ней мама.

Но в этот момент одна расшатавшаяся ножка вывалилась из отверстия. Оленька упала и заплакала. Закатилась негромким плачем. А вдохнуть воздух уже не смогла.

Мать знала, что с ней однажды так было – закатываться. Да и с другими случалось. Взяла на ручки, стала успокаивать, надеясь, что она «выкатится» назад, но дочь молчала. Пять секунд… девять…

Сильная тревога и паника охватили ее, а вдруг… Похлопала по спинке, потрясла – ребенок лежал на ее руках притихший, взгляд бессмысленный.

Секунды отсчитывались в голове жутким хронометром. Двадцать пять… двадцать восемь… Телефон – не успеть. Дернулась к крану, судорожно отвинтила до конца, до ледяной воды. Намочила лицо, шею, трясла.

– Доченька, очнись, крошка моя, что с тобой?

Ничего. Как будто почувствовалась легкость детского тельца. Девочка обвисла на руках матери. Появилась первая зловещая синева под носом, подкрадывалась к подбородку. Жуткий страх сковал ее. В бессилии она трясла мокрого ребенка и вновь мочила холодной водой. Минута?! Больше?! Конец?.. Она не знала, что делать!.. Что!