Феноменология зла и метафизика свободы

Страдание может быть пассивным претерпеванием и активным творческим деянием. Пассивность есть обожествление страдания, обожествление небытия. Активное страдание, путь святости, стремится вырвать сам корень страдания, освободиться от него победой над злом. Не бежать от мира и его страданий, а принять всю тяжесть мира во имя преодоления его страданий. Именно поэтому Иисус Христос – величайший пример и идеал святости. Смысл Голгофы не в обоготворении страдания, а в победе над ним. Подвиг Христа не в страдании – все люди и всякая тварь страдает, – а в победе над ним: смертью смерть поправ. Нести свой крест, смиряться в высшем смысле слова означает активно противиться власти зла, не подчиняться и не прельщаться его искушением. «История мира есть история страдальческая, но смысл мира в исходе из страдания, то есть в победе над злом»[162].

Религиозность и атеизм, ответственность и самозванство

Святость предполагает идеал как высший критерий и образец, по которому делаются возможными нравственные оценки и сравнения. Изначальная ответственность и не-алиби-в-бытии предполагают персонификацию высшего суда. Совесть – сверхличность, с которой мое Я находится в постоянном диалоге. Эта сверхличность – тот-перед-кем-ответственность, тот-под-чьим-взглядом-бытие. Нетрудно догадаться, что речь идет о различных подходах и обоснованиях идеи Бога. Известны гносеологические, онтологические, этические, эстетические и т. д. доказательства бытия Божия. Фрейдовский Отец, Абсолют романтиков – все это прообразы и ипостаси единого. Просто об одном и том же говорят на разных языках, в разных кодах.

Бог не там, где его ищет атеистический взгляд – на небе, в форме форм, в перводвигателе, в онтологических доказательствах. Он – в сердце человеческом. Абсолют есть абсолютное единство, творящая сопричастность с бытием, корень в него. И если оборвать этот корень, то, действительно, – все позволено.

Не так давно А. Даниным, уважаемым человеком и приличным писателем, была предложена формула: «Если человека нет, то все позволено». Формула красивая и не лишенная смысла, но прекраснодушна и по-своему – корпоративна, человекобожеская, а значит – самозванческая. Ведь и человека-то нет, если нет Бога. Стоит вспомнить замечания В. Розанова о А. С. Пушкине и Н. Гончаровой – и семьи тогда тоже нет. Главное – единство и гармония в сердце.

Религиозное сознание может обернуться фанатизмом, магическим самоотречением, подобным состоянию влюбленности, о котором писалось выше. Это неестественное состояние души, сосредоточение всего внимания на одном объекте, назначение которого исключительно только в том, чтобы отвлечь от всего остального, обеспечить как бы опустошение души, подготовив ее к состоянию губки, готовой жадно впитывать этот предмет.

Носителю такого сознания может вернуться в мир, погрузиться в каждодневные земные заботы, но он будет подобен жестко запрограммированному автомату. По наблюдению Ортеги-и-Гассета, это состояние напоминает состояние влюбленности. То же «слияние», при котором человек чувствует себя укорененным в другом и живет, думает, мечтает, действует жизнью предмета страсти, а не своею. То же состредоточение посмыслов на возлюбленном, глубокая задумчивость, застывший взгляд, склонность к уединению, отрешенность от реальности… Та же особенность едва различать другие объекты, неопределенная радость им, «блаженность», с барским великодушием раздаются улыбки. «Однако это барское великодушие не предполагает душевной щедрости. Это великодушие весьма мелкой души, в сущности оно порождено презрением. Тот, кто убежден в своем высоком предназначении, “великодушно” осыпает ласками людей низшего сорта, не представляющих для него опасности хотя бы потому, что он с ними не «связан», не живет с ними единой жизнью. Верх презрения проявляется в отказе замечать недостатки ближнего, так же как и в стремлении озарять его со своих недосягаемых высот ласкающим светом своего благополучия»[163].

Слившись с Абсолютом, человек способен утратить видение реальных вещей. Как замечал великий мистик Экхарт, тот, кто отринул вещи, обрел их вновь в Боге, подобен тому, кто, отвернувшись от пейзажа, находит его бесплотное отражение в чарующей глади озера. Привлекательность блаженного состояния заключается именно в том, что ты находишься за пределами мира и себя самого. Именно это и означает «экстаз» – быть за пределами себя и мира.

Такое состояние души и сознания скорее напоминает не влюбленность, а истерический смех, наркотическое опьянение или гипнотизм. Та же воля к неволе, стремление переучивать себя другому и найти в нем успокоение. Как и в случае гипноза – те же ласкающие пассы и тепло, явный эротизм по отношению в «гипнотизеру», то же впадение в детство, та же преимущественная ориентация на женщин, более предрасположенных к такого рода воздействиям…