Феноменология зла и метафизика свободы

Другой разговор, что религиозные нормы человеческой жизни основаны на подчинении воле Бога и отказе от всякого самоутверждения. Такой отказ понимается как высший подвиг, подвиг святости. А если святой оказывается готовным к принятию такой оценки своих действий, принимает от других знаки внимания к себе как святому? Более того, подчинение воле высшего существа – разве не освобождает от ответственности? Не является разновидностью безответственной ответственности нижестоящего перед «начальником»? И тогда – самоотречение перед ним святого – разве не самозванство? Чем отличается от самозванца человек, полностью отказавшийся от ответственности за свою жизнь и поступки, подчинив их внешним обстоятельствам и тем самым претендующий на нечто особо нравственное?

Рационалистический Бог, разумеется, освобождает от ответственности, превращая человека в самозванца. Поэтому и комична интеллигентская рационализация Данина. Данин, Кант и Ницше – одного корня. Если этот коллективистско-общий Бог есть – человечество, Человек, разумный человек и т. п. – неважно, то дозволено становится все, потому что и Бога нет и человек умер.

Атеизм – разновидность религиозного сознания, неизбежная стадия его развития после монотеизма и идеи Богочеловека. Воинствующий атеизм – порождение воинствующего христианства. Самозванческое человекобожие, а за ним и смертобожие – вполне логичные следствия рационалистических рационализаций идеи Бога.

В одной из дискуссий пришлось услышать ответ на подобную аргументацию – Бог не освобождает от ответственности, а возвращает ее самому человеку. Человеческое дело выбирать путь и молиться, а судить уже – не человеческое. Но если Бог умыл руки, он ничем не отличается от деспота или бюрократа – тех тоже можно умилостивить, играя на человеческих слабостях.

Или же он безжалостен, и тогда, действительно, вся полнота ответственности передана человеку, а сам Бог становится избыточной идеей, избыточной сверхценностью. Ответственность за первородный грех – понятна. Это ответственность за явление в мир, не-алиби-в-бытии – ответственность за гармонию в нем. И тогда эта гармония сверхличностна: вверх – космична, внутрь – столь же космична. И если эта гармония, эта ответственность – Бог, то не Бог рационалистов, а скорее Бог Авраама и Иакова.

Сказанное, однако, относится к рационалистическим рационализациям религиозности. А как соотносятся религиозность и самозванство? И отделима ли святость от религиозности? Например, разве не подобен святому революционер – тоже заступник, тоже посредник и тоже страдалец? И активно прокламирующий свою самоотверженность и бескорыстие.

Сакральное: страх Божий и преступление

Самоистощание не может быть социальной нормой. Это было бы коллективное самоубийство. Все люди не могут быть святыми. Трагикомично называть и считать святым целый народ. Такой карт-бланш плодит самозванство, имя которому легион. Но тогда – что питает святость действенной силой?

С наибольшей очевидностью это проявляется в религиозном сознании. Источником же религиозного чувства является послушание высшей, от человека независящей силе. Согласно В. С. Соловьеву, именно оно питает добродетель, объединяя в себе стыд, справедливость, отрицание насилия и жалость, милосердие, помощь. Источником же самого послушания является страх Божий, священный ужас (Horror sacrilegii), питающий религиозный стыд как несоответствие абсолютному добру. Так же как незнание закона не освобождает от ответственности, так и у человека нет алиби в бытии. Вина его абсолютна – перед совершенным Абсолютом. А поскольку абсолютное совершенство не подвластно человеческому разумению, постольку его проявления, а точнее – знаки, символизации, – священны, сакральны, буквально – сокрыты, загадочны, непонятны, угрожающи в том смысле, что не укладываются в привычное «слишком человеческое».

В культуре вычленяются две сферы: профаническая и сакральная. Профаническая сфера содержит упорядоченную социальными-нормами продуктивную деятельность, обеспечивающую адаптацию и развитие общности носителей данной культуры. Сакральная сфера – сфера священного беспорядка, разупорядочения привычных норм. Священный текст, чтобы быть таковым, должен давать возможность его толкования, работы ума и души по его уяснению. Поэтому он должен быть достаточно многозначен и противоречив, анормативен. Этим он семиотически и отличается, например, от инструкции по технике безопасности или строевого устава.