Феноменология зла и метафизика свободы

Я постижимо не путем объективации, а каким-то иным, возможно – более глубоким образом. Я – ни факт, ни акт, ни идея, оно одновременно и идеально, и реально, стоит вне времени и проявляется в душевной жизни. С гносеологической точки зрения «я» – своеобразная «слепая точка», существенный, хотя и непознаваемый фактор познания.

Онтологический смысл этого обстоятельства заключается в том, что субъект самосознания является носителем свободы. Тем самым проблема самосознания, с очевидностью, оказывается в центре любого осмысления природы метафизического знания и философствования вообще.

Поскольку самосознание трудно подвести под рациональные, объектные категории, в философии сложилась традиция рациональной неопределимости самосознания и связанных с ним философем (свободы, экзистенции и т. д.). Будучи трансцендентным, метапсихичным, вневременным, «я» предстает «не от мира сего», «абсолютоподобным» – по выражению Б. Вышеславцева. Именно поэтому проблема самопознания обнаруживает себя традиционно, в конечном счете как проблема религиозная: подлинное самопознание достигается лишь через соотнесение с Абсолютом, проявляет зависимость от богопознания, предваряя его гносеологически.

Я дано само по себе, но оно не может быть основанием самому себе. Именно забвение этого и ведет к самозванству, человекобожию и ничтоженью бытия. Не случайно Ж.-П. Сартр, исходивший из того, что свобода как небытие предшествует бытию и, значит, бытие пронизано небытием, пришел к выводу, что Я есть «пустота в густоте бытия», «дыра небытия в бытии».

Сколько ни искали философы внутреннее Я, они не нашли его, ибо таковое суть диспозиция, качество, проявляемое в момент актуализации. Это качество – свобода. Единство Я нельзя найти в готовом виде. Его можно только осуществить неустанным усилием утверждения скрытой сущности, сущности свободы. Усилием прорастания бытия.

Свобода – единственное условие адекватного восприятия и постижения реальности, как окончательная реализация внутренней гармонии индивида и наивысшее выражение преодоления его Эго. В абсолютном своем проявлении свобода восстанавливает единство внешней и внутренней реальности. Человеческая сущность и есть свобода, вечно ждущая за порогом человеческой определенности мира. Поэтому в конечном счете проблема заключается в преодолении самозванческих крайностей как индивидуализма, так и коллективизма, ничтожащих бытие либо в невменяемом человекобожестве, либо в невменяемом das Man

. Как это назвать – персонализмом (С. А. Левицкий), новой архаикой (В. А. Савчук) или еще как – все равно. Главное – вменяемость, то есть личностность бытия.

Иночество и странничество Я

«Личность не рассудочна, – писал П. А. Флоренский, – а лишь непосредственно переживаемое в опыте само-творчество, в деятельном самопостроении личности»[294]

. Личность – не понятие, она трансцендентна понятию, выходит за его рамки. Поэтому дать определение личности, индивидуальному самосознанию невозможно. Современный процесс дезинтеграции личности лишь заостренно подает этот непреложный факт: Я трансцендентно любому рассуждению и любому определению. Как музилевский «человек без свойств», она одновременно и главное действующее лицо и неуловима для характеризации.

Погоня за тенью самозванства привела к последнему пределу неопределимости Я. И такой итог вроде бы вполне закономерен – выкапывание корней самозванства неизбежно должно было привести к зеркалу, отражение в котором отнюдь не задерживается после того, как от него отходишь. По-своему справедлив вывод Б. Гройса: «Человек столь же неспособен познать внешнее, сколь и выразить внутреннее, то есть… его системы мышления столь же не являются описаниями мира, сколь и самоописаниями. Таким образом, созерцательная позиция восстанавливается – только созерцаются не мир внешний, не мир внутренний, но модусы возникновения и уничтожения всего конечного, где под конечным имеются в виду и сами по себе системы мышления – и даже они по преимуществу»[295]. Вывод справедливый и печальный. И опасный самозванством. Если делается в рамках традиционного рационализма.

Если я обречен смотреться в зеркало собственных рациональных схематизаций, то я остаюсь в кругу рационалистического невменяемого самозванства. Тогда и Я – конструкт этих схематизаций, где меня собственно и нету. Но Я – не продукт, не результат, а путь. В целом мире. И познание-то возможно только через сопричастность этому целому. Истинное знание достигается не размышлением, оно – тот путь, тот сюжет, та траектория бытия, которые открылись вменяемому человеческому осмыслению.