Феноменология зла и метафизика свободы

Если бессмертное самозванство ничтожит личность, то нравственная конструктивность начинается с ничтожества смертного человека. «… Что человеку “плачется” при одной угрозе “вечною разлукою” – это никогда не повторяется, не истощится. Верьте люди, в нежные идеи. Бросьте железо: оно паутина. Истинное железо – слезы, вздохи и тоска», – это слова В. В. Розанова из первого короба «Опавших листьев». И его же из «Уединенного»: «Боль жизни гораздо могущественнее интереса жизни».

Ну и что же следует из того, что я умру – только не знаю когда? Что остается делать? Сидеть и убиваться по своей участи? Вымаливать бессмертие? Кончать это дело скорее самоубийством? Зачем? В «Стране водяных» Акутагавы перед рождением каппы отец спрашивал у младенца в утробе матери – хочет ли он родиться? Тот обстоятельно расспрашивал – кто его родители, что за семья, каков дом и прочее, а потом решал, стоит ли ему являться в этот мир. Если согласен – рождался, если нет – утроба опадала. С человеком не так. Никто его не спрашивал – хочет ли он прийти в этот мир. И если уж я попал в это кино, то я не вправе сам уйти из зала или претендовать на бесконечность сеанса. Но если кто-то дал мне жизнь, я живу, то разве не удивителен сам этот факт, разве мир не приносит мне ежесекундно ворох ощущений и впечатлений, пищу телу, работу уму и душе? И если уж я живу, так почему бы мне не жить интересно?

Сверхчеловек и самоубийца одинаково безответственные самозванцы, насильники над миром или собой. Я – феномен мира и то, что я живу – не моя заслуга, не подвиг, не победа и не беда. Расширить свое сознание, свою свободу я могу только ответственностью за мир, ответом ему. Даже на молчание. И нечего рвать волосы, проклинать судьбу, мстить миру самоубийством – убийством мира в себе.

Мир – не зло, мне противостоящее, а моя субстанция, откуда я – материальный и духовный – ежесекундно черпая, и плету себя. Мне лично ближе даосизм, чем буддизм. В том плане, что цель буддизма – нирвана – есть распрощание с миром, а дао-истина как дао-путь – моя сопричастность миру, преодоление жути I. И нирвана, и увэй, оба учения – и Лао-цзы и Гаутамы – пути спасения, но один – в признании естественного и слиянии с ним, а второй – в преодолении естественного. Кстати, основная линия российского и советского духовного опыта, со всем свойственным ему активизмом, в глубине своей ментальности близка учению Будды. Так, «Общее дело» воскрешения предков при всем пафосе критицизма Н. Ф. Федорова в адрес буддизма, есть не что иное, как прекращение цепи превращений – нирвана, то есть сознательное и трудоемкое преодоление природы. Это проявление технической рациональности, но никак не космической.

Путь сверхчеловека и самоубийцы – путь насилия от бессилия. Путь навязывания действительности ее же законов, путь отбрасывания меры, гармонии, совести и стыда как иррационального. Мир оказывается полным зла, борьба с которым тоже оборачивается злом, тем большим, чем более «эффективная» программа борьбы с ним предлагается. Зло, однако, есть нарушение изначальной гармонии зла не знающей. Отход от дао-истины как дао-пути. Познанные же законы суть мера и глубина ответственности, условие осмысления выбора, на который обречен человек самим фактом своего существования. Поэтому сопричастность, решая проблему Жути I, не решает проблемы выбора – его оценки и оправдания. Сопричастность самоценна. Значение и смысл мира открывает только индивидуальный опыт личности, затронутой миром и затрагивающей мир. Я – самовыражение мира. Не выделяю себя в нем, но и отмечен в нем, незаменим. И тут поджидает еще один кошмар, еще одна жуть.

Жуть II и самоценность

Никто и никогда не увидит мир так, как ты. Своих мозгов в чужую голову не вставишь. Ни один человек не поймет другого полностью до дна. Открывается еще одна бездна. Ж.-П. Сартр прав – «ад это другие». Враги и равнодушные, друзья и любящие, доверие, без которого нельзя, и измены, на которые оно обречено, абсолютность этих измен при относительности доверия – ужас именно в обреченной относительности.

В общем-то Жуть II – есть проявление и разновидность Жути I. Та же бездна безответности. Поэтому преодоление Жути II – в той же сопричастности: меня-уникального – другим уникальным в нашем общем взаимоутверждении себя, друг друга и мира. Моя самоценность это самоценность не только и не столько для других, но и по содержанию – самоценность этих других. Мое понимание другого есть утверждение его в моем избыточном – по сравнению с его – видении мира. Как говорил Данте, если мы когда-то и воскреснем, то только для знавших и любивших нас.

Стать свободным – забыть себя. Отдать себя. Жить в любви не с самим собою, а с любимой, жить в сражении – не собой, а сражением, не собою в идеале, а идеалом в себе. «Познай себя – какое счастье в том? Познаешь, а куда бежать потом?» Поэтому – не познай, а забудь себя. Но для этого забвения надо иметь что забыть. Для самоотдачи надо иметь что отдавать.