Традиционный рационализм восходит к античной идее «техне» – искусного искусственного, а значит и насильного преобразования действительности. Эта традиция много дала человечеству. Она является определяющей для становления деизма, развития науки, просвещения, научно-технического прогресса, деловой активности и менеджмента… Абсолютизация именно этой традиции «технической» или «технологической» рациональности и ведет к рассмотренным крайностям абстрактного рационализма, чреватого самозванством, самодурством разума и насилием. Эта же традиция отказывается как от иррационального – от совести, греха, покаяния, стыда, в конечном счете – от ответственности и вменяемости. Этот вид рациональности ведет к самодостаточности отдельных сфер применения разума: в науке – к крайностям сайентизма, в искусстве – к формалистической эстетике, в технике – к абсурдности самоцельного техницизма, в политике – к проявлениям маккиавеллизма. Кризис распадающегося на само-цельные, не стыкующиеся друг с другом сферы бытия, мира – во многом следствие безудержной экспансии «технической» рациональности.
Однако рациональное и иррациональное – не абсолютные, а относительные характеристики стилей мышления и поведения. Иррациональное в одном – в высшей степени рационально в другом.
Возможен и иной тип рациональности, не получивший развития в европейской традиции, восходящей к античной идее «космоса» – естественной гармонической целостности мира. Восточным аналогом этого типа рациональности является идея «дао»: дао-истины как дао-пути – единственного и неповторимого в гармонической целостности мира. Этот тип рациональности связан с ныне почти забытыми категориями гармонии и меры. Понимание человеческого бытия в этой традиции – реализация не абстрактного общего, а части конкретного единства, что позволяет вполне рационально ставить вопрос о природе изначальной ответственности и не-алиби-в-бытии. Это ответственность не перед высшей инстанцией в любом ее обличье, не перед общей идеей и ее носителями, а, как минимум, – ответственность за изначальную гармонию целого, частью (не элементом!) которого является индивидуально неповторимая личность, за свой – именно свой, – а не воспроизводящий другие – путь и «тему» в этой гармонии мира.
Недостаток знаний, «техническая» непонятность и «иррациональность» не освобождают от ответственности «космической». «Техническая» ответственность не отбрасывается, а рассматривается как инструмент, действительно техническое средство познания своего места и пути в «космосе». Причем сама ответственность приобретает изначально рациональный характер. Она иррациональна или «более чем рациональна» в традиционно-техническом плане. В плане же космическом она рациональна просто. Она только «инорациональна». Вопрос о природе этой инорациональности – вопрос иного уровня и новых горизонтов философского осмысления поведения и нравственности. Он будет рассмотрен в последнем разделе книги.
Необходим радикальный переход к новому пониманию человека. Или он – самозванец, стремящийся к экспансии, агрессии, насилию и убийству как крайней форме самоутверждения. В этом случае он может сдерживаться только встречным насилием себе подобных, объединяющихся для защиты – внешней и внутренней – от самозванцев. Насилие порождает новый виток насилия, зло порождает зло тем более активное, чем активнее встречные импульсы. Такое самозванство возникает на почве бессодержательного «мыслю», растворяющего в себе не только других людей, но и мир вообще. Основа мира, его онтологическим допущением становится акт мысли. Инаковость других становится допускающими ее проявлениями самоволия и самодурства себя разума. Другие – лишь проекции моего Я. Существование выводится из собственно мысли – вот что такое рационалистическое самозванство.
Или же я связан с другими и миром? И потому мыслю, что един с ними, а не потому един, что мыслю? Сущность человека с этой точки зрения не «технична», а «космична» – в его единстве и сопричастности целостной гармонии мира, в его зависимости от других в собственном самоутверждении, в невозможности самоутверждения без других, но не за счет других, а в силу других, в их необходимости и неизбежности. На передний план выходят не элементарные отношения типа «субъект-объект», «причина-следствие», «элемент-множество», «цель-средство», а системная взаимность – собор со всеми в человеческой душе.