Феноменология зла и метафизика свободы

Все, что ни происходит в человеческом обществе, есть результат личных усилий – вне зависимости от того, сознают ли это сами личности, вовлеченные в плетение ткани жизни. Звучит это на грани банальности, но каждый человек обречен от рождения на творчество самим фактом своего бытия, впрочем – как и смерти тоже. Без личности, без индивидуальных сил не мыслимы ни действие закона, ни научная истина, ни творчество политической идеи, ни обнаружение и творение красоты. Правопорядок, закон, идея и т. д. не существуют и не действуют сами по себе. «Возможность обойти индивида исключена, – пишет М. К. Мамардашвили, не в силу гуманистического предпочтения и заботы о человеке, а в силу непреложного устройства самого бытия, жизни – если вообще чему-нибудь быть»[122].

Но все, что ни происходит – происходит всегда вовне, в поступке, здесь и сейчас, и всегда под-взглядом, открыто другим, гласно и публично. А значит – всегда требует и до, и после, и во время – работы души, в преодолении и самоопределении, всегда личностно и именованно. Вопрос только – ответом на что является сам поступок, а главное – его мотивация? Кто вызывает ответный звук души? Чем бы ни был этот «побуд» к творчеству обусловлен – окликнутостью Богом, социальным призванием, напором жизни и воли – принимает он культурные формы. Творчество культурно, а культура держится творчеством, им питается: как в поддержании жизненности старых норм и ценностей, так и в создании новых. Культура как языческий идол требует свежей крови и молодых жизней.

Чем более «культурна» культура, тем с более жесткой средой традиций приходится сталкиваться творческой личности. Творчество подобно магме с огромным трудом и тратами энергии прорывающейся сквозь горизонты, пласты и напластования, но лишь для того, чтобы излившись – застыть новым слоем. И следующим будет еще труднее. А новое осмысление и его реализация необходимы – в меняющемся мире старые культурные формы – лишь почва, необходимая для взращивания и отталкивания. Движение и развитие невозможны без них, но как среды преодолеваемой, а ее преодоление и есть ее развитие, питаемое работой человеческой души.

В этом плане творчество вненормативно, если не антинормативно. Оно по своей природе есть изменение, преодоление норм, как минимум – отклонение от них, «чудачество». Более того, в культуре складываются институты, нацеленные именно на отклоняющееся поведение, на творчество: творческие союзы и организации, научные лаборатории и институты, политические партии. Даже отклоняющееся поведение, опасное для общества, имеет свои социальные институты преступного мира. Вообще, отличить творчество от его зеркального двойника – преступления – чрезвычайно трудно. Не случайно современники нередко и не проводят грани между поведением творца и преступника, расценивая его деятельность как преступление против нравственности, религии или как нарушение законодательства. История полна расправами благородных, но не благодарных современников и соплеменников над творцами, с про-шествием времени вводимых в пантеон святых, цвета нации и т. д.

Трагедия взаимоотношения творчества и культуры в том, что их отношения несимметричны. Культуре творчество необходимо, но творчество не может рассчитывать на культуру, а должно преодолевать ее, становясь новой культурой. Но силы оно может и должно черпать только в человеческой свободе и человеческом сердце – на культуру ему рассчитывать не приходится. То, что делается в расчете на культуру – не творчество, а репродукция, и – парадоксальным образом – не нужно культуре, губительно для нее. Как вампиру ей нужна свежатина, напряженное биение живого сердца, а не мертвые отработанные общие формы.

Но если рассчитывать остается только на самого себя, если ты сам и причина и источник и средство и результат творчества, то существует ли вообще границы, критерии и фильтры самозванства?

Кенотипичность творчества

Эвристичной или уж, по крайней мере очень поучительной, представляется новация, предложения М. Н. Эпштейном – легким на руку, даже щедрым в удачных терминах и названиях.

Традиционно творчество описывается в терминах идеи, замысла, цели и средств и т. п., то есть вполне в духе програмно-целевой парадигмы «технологической» рациональности. Когда же идея «тех-не» – сознательного, искусного и искусственного, в соответствии с некоторым замыслом преобразования действительности, оказывается недостаточной, прибегают к иррациональным категориям бессознательного – индивидуального и коллективного (архетипического) и т. д.