Форма реальности. Скрытая геометрия стратегии, информации, общества, биологии и всего остального

Эти слова прекрасно отражают сущность личности Росса. Он всецело посвятил себя внедрению математических методов в медицину, но это не всегда приводило к признанию врачей. «Некоторые представители[346] этой профессии, – писал редактор журнала British Medical Journal, – с удивлением (возможно, смешанным с сожалением) узнают, что этот выдающийся представитель экспериментального метода – энтузиаст применения количественных методов в эпидемиологии и патологии».

К тому же он был несколько самоуверен. Журнал Journal of the Royal Society of Medicine

писал:

У сэра Рональда Росса была репутация[347] тщеславного, обидчивого, жадного до славы и денег человека. В какой-то степени так и было, но это не единственные и не доминирующие его черты.

Например, он отличался щедростью в отношении молодых ученых и всегда оказывал им поддержку. В любой иерархической организации найдутся люди, которые обходительны с людьми своего статуса и выше, но смотрят на нижестоящих как на мусор; найдутся и те, кто рассматривает важных шишек как соперников и врагов, зато проявляет исключительную доброту к новым людям. Росс принадлежал ко второму типу, что в целом предпочтительнее.

На рубеже веков Росс вел ожесточенные войны с итальянским паразитологом Джованни Грасси за приоритет в исследованиях малярии. Даже получив Нобелевскую премию (в отличие от Грасси), Росс, похоже, ощущал, что и этого признания недостаточно. Его споры с Грасси переросли в общую неприязнь к итальянцам, которые встали на сторону соотечественника[348]

. Лекция Росса в Сент-Луисе[349] практически сорвалась, потому что, узнав, что в дискуссии должен участвовать римский врач Андреа Челли, он немедленно отказался от поездки; его уговорили поехать только после того, как заверили телеграммой, что Челли не будет участвовать.

Росса посвятили в рыцари, назначили руководителем научного института, носящего его имя, он коллекционировал научные награды, словно это были диспенсеры Pez[350], однако ему всегда чего-то не хватало. Несмотря на то что он не испытывал никаких финансовых затруднений, он годами публично призывал парламент дать ему денежную премию за вклад в общественное здравоохранение. Эдвард Дженнер получил ее в 1807 году за разработку вакцины от оспы, и Росс считал, что заслуживает не меньшего.

Возможно, его многолетняя раздражительность проистекала из скрытого ощущения, что он не идет по своему истинному жизненному пути, предначертанному свыше. Как ни удивительно это звучит для столь выдающегося врача, Росс утверждал, что попал в медицину «просто и чисто по долгу службы», отказавшись от двух занятий, которые по-настоящему владели его сердцем. Одним были стихи, которые он писал на протяжении всей карьеры. Стихотворение, которое он сочинил, когда получил экспериментальное подтверждение своей теории малярии («Со слезами и тяжким вздохом я нахожу твои коварства семена. О смерть, уносящая миллионы»), в то время было хорошо известной частью его легенды. Двадцать лет спустя он (вполне в своем духе) написал другое стихотворение «Юбилей», где жаловался на то, что его недооценивают («Чего добились сущим чудом мы, то глупый мир презрел…»). В какой-то момент он стал использовать фонетический алфавит, который счел наиболее подходящим для имитации латинских достоинств в английских стихах:

Aa hwydr dúst dhou flot swit sælent starYn yóndr flúdz ov iveningz dæying læt?(Ah, whither dost thou float, sweet silent star

In yonder floods of evening’s dying light?[351])

Второй его страстью была математика. Он вспоминал свое первоначальное геометрическое образование: «Что касается математики[352], то Евклид был для меня удивительно непостижим, пока я не добрался до утверждения 36 в Книге I, и его смысл внезапно раскрылся передо мной и больше не представлял для меня никаких трудностей. Я стал очень хорошо разбираться в геометрии и решал задачки для себя; помню, что одну решил во сне рано утром». Будучи молодым врачом в Мадрасе, он взял с полки какую-то книгу по небесной механике, которую не видел со студенческих лет, и испытал то, что назвал величайшим бедствием – внезапным погружением в математическую одержимость. Он купил в местном магазине все книги по математике и за месяц прочитал их: «До конца вариационного исчисления[353], хотя в школе я не продвинулся дальше квадратных уравнений». Он был поражен тем, насколько легко ему все дается, и приписал это тому факту, что его никто не заставлял это делать: «Образование должно в основном[354] сводиться к самообразованию во время или после школы, иначе оно вообще никогда не приблизится к завершению».