Форма реальности. Скрытая геометрия стратегии, информации, общества, биологии и всего остального

С этой точкой зрения не согласится ни один преподаватель математики. Я бы хотел, чтобы мои объяснения у доски были настолько убедительно ясными, а мой путь по материалу – настолько эффективным и прямым, чтобы ученики за пятьдесят минут моего урока дошли со мной до полного овладения темой. Однако образование в трактовке Росса – это самообразование. Да, наша работа как учителей – объяснять, но в той же степени нашу работу можно рассматривать как разновидность маркетинга. Нам нужно продать ученикам идею, что стоит потратить время вне занятий на настоящее изучение материала. И лучший способ это сделать – позволить нашим горячим чувствам к математике выплеснуться в нашей речи и поведении.

Оглядываясь назад с высоты среднего возраста, Росс вспоминает эти горячие чувства в типично поэтической манере:

Это был как интеллектуальный, так и эстетический энтузиазм[355]

. Доказанное утверждение походило на идеально сбалансированную картину. Бесконечный ряд угасал в будущем, как долгие вариации какой-нибудь сонаты… Эстетическое чувство на самом деле представляет собой интеллектуальное удовлетворение от достигнутого совершенства; но я видел также будущее совершенство, которого можно достигнуть с помощью могущественного оружия чистого разума. Звезды вечера и рассвета… были теперь вдвое прекраснее, поскольку попали в сети анализа. Вскоре я начал читать о применении математики к движению, теплоте, электричеству и атомной теории газов и с самого начала думал о возможном ее применении к объяснению причин существования и распространения болезней… Но я всегда был нетерпелив в своем чтении математики и чувствовал, что хотел бы создавать собственные утверждения; и действительно, они формулировались сами, пока я читал старые.

Это нежелание учиться у предшественников глубоко укоренилось в его характере. Рассказывая о любимом дяде, который увлекался химией (хотя на самом деле он, конечно, говорил о себе), он писал: «Почти все идеи в науке[356] исходят от любителей, таких как мой дядя Росс; прочие джентльмены пишут книги и получают профессорские должности». И как математик он никогда не поднимался выше любителя, хотя это не мешало ему публиковать статьи по чистой математике с довольно громкими названиями («Алгебра пространства»), которые более или менее повторяли идеи, уже существовавшие в литературе, и испытывать разочарование оттого, что профессиональные математики не обращали внимания на его работы.

НЕ САМЫЕ ВАЖНЫЕ ИЗ БОЖЬИХ МЫСЛЕЙ

В середине 1910-х годов Росс был полностью готов взяться за проблему, которую обдумывал еще в Мадрасе, – создание математической теории для эпидемий вроде той, что Ньютон создал для небесных тел. На самом деле это было недостаточно амбициозно для Росса: он хотел разработать теорию, которая описывала бы количественное распространение любого изменения состояния у людей – переходы между религиями, выборы в профессиональные сообщества, призывы в армию и, разумеется, распространение эпидемических заболеваний. Он назвал ее теорией событий. В 1911 году Росс писал своему протеже Андерсону Маккендрику: «Мы в итоге создадим новую науку[357]

. Но сначала мы с тобой отопрем дверь, куда сможет войти кто угодно».

И – несмотря на высокое мнение о собственных способностях и склонность к любительству – он сделал то, что должен был сделать, чтобы открыть эту дверь: нанял себе в помощь настоящего математика. Ее звали Хильда Хадсон. Хадсон была гораздо более сильным математиком, чем Росс. Ее первой публикацией стало новое краткое доказательство[358] одного из утверждений Евклида, полученное путем искусного деления квадрата на более мелкие фигуры. Девочке тогда исполнилось десять лет. (Помогло то, что оба ее родителя тоже были математиками.)