Гэкачеписты

Этот вооруженный конфликт послужил поводом для создания подразделений латышских стрелков — национальных формирований, которые были не исключением для российской армии в 1914–1917 годах. Латыши ненавидели немцев как вековечных угнетателей, а с приближением кайзеровских войск к Риге в 1915 году возникла угроза полной оккупации территории Латвии немцами. Таким образом, десятки тысяч латышей получили военную подготовку и боевой опыт. После Февральской революции они стремительно большевизировались, и значительная их часть перешла на сторону красных, став опорой советской власти. Это произошло по многим причинам. Во-первых, после Брестского мира вся Латвия оказалась под властью Германии и возвращаться антинемецки настроенным стрелкам было некуда. Во-вторых, теперь они могли сводить счеты и с царской империей, в один момент рухнувшей. Понятно, что латыши не испытывали теплых чувств к власти русских, но раньше они и мечтать не могли им противостоять, а теперь русские занялись самоуничтожением в вихре революции и Гражданской войны. В-третьих, социальный состав латышских стрелков был пролетарски-крестьянским, они не испытывали большого почтения к частной собственности и устоявшейся социальной структуре. У многих из них, а также у их родителей и старших братьев был опыт участия в беспорядках во время революции 1905–1907 годов. В-четвертых, участие в Гражданской войне и революции давало возможность для быстрой карьеры, которую и совершили многие из них. Маленькая Латвия дала много больших людей в большевистской России — Ян Рудзутак, Иоаким Вацетис, Ян Лацис, Мартын Лацис, Яков Алкснис, Ян Берзин, Эдуард Берзин, Федор Эйхманс и др. Особенно широко латыши были представлены в ЧК и Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА).

Одним из таких латышских стрелков, оставшихся после Гражданской войны в Советском Союзе, был Карл Янович Пуго, отец Бориса Пуго. Он родился в 1896 году. После провала на подпольной работе в Латвии в середине 1920-х годов он окончательно порвал со своей бывшей родиной. В СССР его — как и многих других латышских коммунистов — ждала партийно-чекистская карьера. Он попеременно работал то в ОГПУ, то в партийных органах, несколько лет работал начальником политотдела Удомельской МТС — в будущей Калининской области. Тогда политотделы создавались на самых прорывных участках работы — при машинно-тракторных станциях (МТС), на железных дорогах и т. д. Карл Пуго был кем-то вроде комиссара, ответственного за использование сельхозтехники в первые годы коллективизации.

Работать ему приходилось безжалостно — иных методов советская власть не признавала. Краевед Геннадий Асинкритов цитирует такую записку, сохранившуюся в архивах:

«Тов. Кутузов!

У вас работает некий Николаев из колхоза Михалёво без разрешения правления колхоза. Необходимо ему предложить, чтобы он представил вам согласие колхоза на отходничество. В противном случае нужно его уволить.

11/V-34 г. Пуго

».

Чтобы достичь намеченного, большевикам приходилось ломать крестьян через колено. Конечно, на душе у Карла Пуго было немало грехов, пусть даже он сам лично никого и не убивал. Но, являясь приводным ремнем в репрессивной системе, а политотдел МТС и был таким ремнем, невозможно было оставаться в стороне от участия во множестве античеловеческих акций. Человеческие качества тут не играли никакой роли. Попав в систему, ее винтик обязан был играть по ее правилам.

Потому жертвы Большого террора и коллективизации вполне заслуженным возмездием могли считать «латышскую операцию» НКВД, начавшуюся с шифротелеграммы Ежова № 49 990 от 30 ноября 1937 года. Латыши воспринимались Сталиным как потенциальные предатели и шпионы, и потому было решено уничтожить их под корень. Как отмечают исследователи, «на 10 сентября 1938 года по „латышской линии“ Комиссией НКВД и прокурора СССР рассмотрено 17 851 дело, в результате чего приговорено к расстрелу 13 944 человека. Всего в рамках латышской национальной операции осуждено 21 300 человек, из которых 16 575 человек расстреляно».

Удивительным образом отец Бориса Пуго в этот черный список не попал. Его внук, Вадим, вспоминал, что деда дважды собирались арестовывать, но тот всякий раз уезжал в Москву, искал покровительства и защиты в ЦК, и его аресты отменялись. Это больше похоже на семейную легенду, нежели на историческую реальность.

Как раз в 1937 году в Калинине (переименованная большевиками Тверь) родился Борис, довольно поздний сын у четы Пуго. Калинин к тому времени два года являлся областным центром, и Карл считался работником уже не районного, а областного уровня. Ему просто повезло, он вытащил счастливый билет в той дикой обстановке планомерного хаоса, создаваемого Сталиным. При всей неумолимой неизбежности уничтожения людей по тем или иным признакам, кое-кто проскакивал между жерновами машины террора. Так пережил в Москве страшное время будущий вождь советской Латвии — Арвид Пельше.