Гэкачеписты

В таких вот условиях полнейшего вольнодумства приходилось работать министру внутренних дел. Приходилось мониторить обстановку в районах шахтерских забастовок, обеспечивать спокойствие на избирательных участках как во время референдума о сохранении Союза 17 марта, так и во время первых выборов президента РСФСР 12 июня. А за спиной Горбачев уже вел консультации с лидерами союзных республик, соглашаясь сдать считавшегося жестким Бориса Пуго и заменить его на кого-то другого. А ведь только в феврале он присвоил ему звание генерал-полковника (каковым он стал из генерал-майоров — звание, полученное еще в КГБ Латвии).

Неудивительно, что работа в таких стрессовых условиях довольно скоро привела министра к необходимости отдохнуть, и в начале августа он отправился с супругой на отдых в Крым в санаторий «Южный», неподалеку от форосской дачи Горбачева. Вместе с ним отдыхали член Совета безопасности Евгений Примаков и секретарь ЦК КПСС Петр Лучинский, другие высокопоставленные лица. Если бы кто-нибудь сказал им, какая судьба ждет их в ближайшее время, никто бы в это не мог поверить. Люди старались избежать неприятных мыслей о том, куда катится страна и что с ними со всеми будет, и радовались морю и теплу. А ведь уже через несколько дней Борис Пуго и его жена Валентина примут решение уйти добровольно из жизни, Примаков же в итоге дорастет до премьер-министра России, а Лучинский — до поста президента независимой Молдавии.

Отдых близился уже к завершению, по советской традиции Крымский обком партии провел прием для высокопоставленных отдыхающих. Он прошел в Бельбекской долине, гостей угощали специальным шашлыком от директора совхоза имени В. И. Чкалова Якова Салуна. Москвичи были в восторге от угощений и часть недоеденного шашлыка увезли с собой, что и привело к тому, что у некоторых случилось кишечное расстройство, ибо по жаре мясо быстро испортилось. Отсюда и пошла легенда про отравление нитратными арбузами. Некоторые журналисты даже связывали с этим обстоятельством провал ГКЧП.

Все три дня, 19–21 августа, неожиданно оказавшийся в составе ГКЧП Борис Пуго пытался что-то делать. Но его возможности оказались резко ограниченными. Как вспоминал Аркадий Николаевич Мурашев, в 1991–1992 годах начальник московской милиции, «к августу 1991 года вся российская милиция — за исключением внутренних войск Москвы и Ленинграда — уже не подчинялась министру внутренних дел СССР Пуго, а перешла в полное подчинение руководителю МВД РСФСР Баранникову. При этом столичное ГУВД, которое формально являлось структурой двойного подчинения — союзной власти и мэрии, заняло выжидательную позицию: ни во что не вмешивалось, ждало, чья же возьмет».

Все усилия Бориса Пуго влиять на ситуацию парализовывались руководством МВД РСФСР. Тогдашний заместитель министра внутренних дел Андрей Федорович Дунаев рассказывал: «Мне поручили связаться с регионами, объяснить ситуацию. Звонил весь день, с каждым начальником УВД по всей России переговорил. Настойчиво предложил не поддерживать ГКЧП. Почти везде встретил понимание, только в трех-четырех управлениях к моим доводам не прислушались. Руководители милиции Москвы и других крупных гарнизонов заняли правильную позицию: в политику, в отличие от армейских чинов, решили не ввязываться». Дунаев, несмотря на прямой запрет Бориса Пуго, смог привезти в Москву курсантов из пяти школ милиции общей численностью около тысячи человек.

С телевидением у Пуго тоже ничего не вышло, хотя он и звонил Леониду Кравченко, возмущаясь тем, что на экран попал репортаж с баррикад у Белого дома и что ведет вещание ленинградская редакция. Формально Борис Пуго за ТВ никак не отвечал, и его активность свидетельствует о том, что он неравнодушно подходил к своим обязанностям члена ГКЧП — как он их понимал. Борис Громов, за спиной Пуго, саботировал его приказы, например, тормозил введение в Москву дивизии Дзержинского. И именно Громов представлял МВД на совещании в ночь с 20 на 21 августа у Крючкова, где он заявлял о невозможности силовых действий против Белого дома.

Единственные успехи у Пуго были в Прибалтике, где испуганные националисты не смели сопротивляться центральным властям. Утром 19 августа министр поручил Рижскому ОМОНу взять под контроль ряд стратегических объектов в столице Латвии, в том числе здания городского УВД, МВД, телевидения, междугородной телефонно-телеграфной станции и Латвийского радио, что и было сделано. На следующий день ОМОН разоружил так называемые Национальные силы обороны Латвии на их базе, изъяв оружие и боеприпасы. Но при этом официальную милицию никто не разоружал и не переподчинял. 21 августа планировалось взять под контроль Верховный Совет Латвийской ССР, но затем приказ об этом был отменен.