Гендер в советском неофициальном искусстве

Исходя из концепции Фуко, власть напрямую связана с обладанием знанием, обладанием словом, речью: советский дискурс об искусстве формировался мужчинами, соответственно, именно мужчины находились на вершине художественной иерархии как в официальном, так и в неофициальном искусстве. Женщины же, не имея в то время дискурсивных инструментов, не рассматривали эту асимметрию как статистическую или дискриминационную, более того, многие не согласны с такой трактовкой и в настоящее время. Такой вывод я могу сделать исходя из многочисленных интервью, в которых вопросы женского исключения интерпретировались самими художницами не как намеренная дискриминация, а скорее как повседневная данность и иногда даже как личный выбор (например, когда речь заходила о фиксации дискурса и участии женщин в написании дискурсивных текстов). Можно сказать, что благодаря асимметричной расстановке сил в искусстве и художественной среде, не считываемой самими действующими лицами, в советском и постсоветском искусстве широко распространился стереотип об отсутствии гендерного начала в творчестве, а также закрепилась подмена общечеловеческих ценностей мужскими или патриархатными. Таким образом, в качестве области репрезентации гендерной проблематики следует рассматривать все опубликованные художественные произведения творческих пар из круга МКШ, а также тексты, в которых прямым или косвенным способом будут упоминаться те или иные аспекты социального взаимодействия, включая гендерное.

Гендерный дискурс в СССР

Гендерный дискурс в СССР вплоть до 1990‐x был связан исключительно с семейной сферой и развивался, таким образом, в русле исследований демографии, социологии или медицины. В этом заключается его важнейшее отличие от западного дискурса, где женщины отстаивали индивидуальное право на собственное тело (репродуктивные права, контрацептивы, сексуальная свобода) и трудовые (в том числе творческие) отношения, свободные от дискриминации.

В 1960‐x годах в СССР начали открываться первые (после развенчания культа личности) социологические лаборатории. Но даже в этой экспериментально новой области науки социологические исследования оставались довольно консервативными и все работы, так или иначе затрагивающие темы гендера, строились на изучении семьи. В книге Е. П. Ильина «Пол и гендер», вышедшей в 2010 году и аккумулирующей большинство мировых исследований в гендерном поле, отмечается статистическое подтверждение этого факта. В разделах, посвященных вопросам психофизиологических особенностей полового созревания «Половая идентификация, или Как становятся мужчинами и женщинами» и семейной реализации гендера[188]

«Мужчины и женщины в семье», ссылки на советские исследования (до 1990 года) встречаются практически на каждой странице (С. 1283–1423)[189]. В той же книге, в главах, посвященных формированию мужских и женских социальных ролей и связанных с ними стереотипов («Половые и гендерные стереотипы», «Психологический (гендерный) пол» и др.), ссылок на советские исследования практически нет, кроме нескольких ссылок на более поздние публикации И. С. Кона и В. Г. Кагана.

Если обратиться к первым послереволюционным годам, то мы увидим, что ранняя советская гендерная политика, наоборот, производила политику дефамилизации на государственном уровне: были узаконены гражданские браки, упрощена процедура развода и легализованы аборты. Реализуемая государственная программа разрушения «старой» патриархальной семьи касалась, в том числе, материнства и сексуальной жизни граждан: «Женщина является трудовой единицей, брак становится личным делом, но материнство конструируется как гражданская обязанность женщины»[190]. Знаменитая программа «За новый быт» была призвана освободить женщину от ежедневных бытовых забот и «кухонного рабства» с помощью организации «социалистического быта» – сетей детских дошкольных учреждений (ясли, сады), сетей общественного питания и бытового обслуживания граждан. Сегодня необходимо признать, что, во-первых, новые советские гендерные нормы были более актуальны в городах: крестьянство, а также широкий социальный пласт «лишенцев» старшего поколения эти установки принимали с большим трудом. Во-вторых, целенаправленное разрушение патриархальной семьи преследовало своей целью не социальную атомизацию индивида, а скорее замену старого вида семьи новым, что явственно просматривается в исторической перспективе через трансформацию самой социально-гендерной политики.