Гендер в советском неофициальном искусстве

Зарплата Андрея в Литературном музее была гораздо меньше того, что нужно было нам троим. И поэтому иногда получалось, что зарабатывать на семью было моей обязанностью, а с маленьким ребенком это было довольно трудно. Поэтому этот момент, когда я буду заниматься своим художеством, тем, что интересно лично мне, я долго откладывала, практически до первой выставки «Работница» (1990), нашей дочери тогда было 13 лет. Это был мой первый шаг в публичность, хотя до этого я и участвовала в каких-то выставках, вроде XVI Молодежной и прочих, были рисунки, которые закупал Союз Художников СССР, было рисование. Мой дед – Петр Митурич, отец – Май Митурич, двоюродный брат – Сергей Митурич (внук Петра Васильевича от первой жены), его жена Людмила Митурич, потом позднее, их сын Савва Митурич – все художники. На инициалы никто особенно не смотрел, и тогда я решила подписываться «Хлебникова». Но здесь снова вышла путаница, так как меня назвали в честь бабушки, художницы Веры Хлебниковой.

С этими прямыми сравнениями мне было очень тяжело, мне это не нравилось, мне нужно было бы изобретать что-то свое, чтобы отодвинуться от влияния семьи, оставаясь при этом в ее рамках. И к всей компании, именующейся концептуальным кругом, которая до сих пор остается дружеской для меня, я была в качестве примкнувшего, так как разорвать семейную ситуацию и начать с нуля на нашем товарищеском поприще было бы для меня совершенно невозможно. Может быть, это ответ одновременно и на другие вопросы, но в этом окружении моя позиция где-то с краю.

ОА: В своей книге «Коммунальный постмодернизм» Виктор Тупицын публикует статью «Если бы я был женщиной». Там он анализирует положение женщин-художниц круга МКШ и нового постсоветского пространства и утверждает, что не только мужчины не осознавали того, что дискриминировали женщин, но и женщины не осознавали эти отношения как дискриминационные. Так ли это, по вашему мнению?

ВМ-Х: Наверное, если бы этого не было, хотя подспудно, то не было бы и выставки «Работница», не было бы попыток через какие-то феминистические или гендерные идеи объединиться и действовать сообща. Потому что тогда творческие пары были только семейными и не было женских объединений.

На бытовом уровне это тоже считывалось, потому что женщина не была вровень с мужчиной. Если что-то делалось вместе, то женщина считалась скорее помощницей, а не равноценным партнером, соавтором. Наверное, это тоже не повсеместное правило и есть исключения.

Мне кажется, что такой проблемы, например, совершенно нет у группы «Миш-Маш», состоящей из моей дочери Маши Сумниной и зятя Михаила Лейкина, потому что они придумывают и воплощают совместные идеи, иногда Машины, иногда Мишины. Может быть, это отчасти благодаря феминизму, может быть, само общество стало каким-то более разумным и современным, а тогда оно было более архаическим.

Я жила домашней жизнью, когда на твоем попечении не только ребенок, но и зарабатывание денег, и домашнее хозяйство, и совмещать все это было очень непросто, потому что быт тогда был гораздо более примитивным и сложным, он отнимал огромное количество сил и времени.

У остальных моих подруг были похожие ситуации. Мужчины не задумывались о том, что женщинам нужна бытовая и хозяйственная помощь, поэтому, даже не действуя никак против устремлений своей жены, а просто оставляя ее без помощи, они не давали ей свободно вздохнуть, освободить голову, ведь для творчества нужны не только руки и время, но и внутренняя свобода.

ОА: Вы упомянули ведение быта, заботу о ребенке и работу в иллюстрации. В современной социологии такое совмещение обязанностей называется гендерным контрактом «работающая мать». Как любой советский человек, женщина работает, и, несмотря на советскую гендерную политику, совмещает работу и быт. Осознавалось ли это как несправедливость?

ВМ-Х: 

Да, с одной стороны, осознавалось, но с другой стороны, в моем случае, это был личный выбор. Андрей пообещал мне еще в самом начале, что будет трудно и тяжело. И, если я это приняла, то остальное было уже частью этих обязательств. И этот контракт я подписала сама с собой, а не только с ним. Я думаю, что могла бы устроить все по-другому, разделить обязанности и так далее.

Мужчины, на мой взгляд, часто так действуют, инстинктивно охраняя себя от мучительного быта. А у меня тогда были силы, чтобы соответствовать его требованиям. Андрей научил меня очень многому, наверное, всему, что лежало за пределами семейного знания, поскольку он настоящий «self-made-man», он делился со мной всем тем, до чего дошел и додумался сам, и это было очень ценно. У него были совершенно другие горизонты, он открыл их мне, и я очень благодарна ему за это. За то количество имен, которые я до него не знала и не узнала бы, если бы не он. Поэтому все трудности этот выбор включал изначально. Мне не хотелось бы считаться какой-то жертвой, хотя отчасти я действительно была жертвой самого семейного уклада.

ОА: Жертвой статистики, о которой я говорила…