Гендер в советском неофициальном искусстве

НК:

В этой работе задействованы фотографии моей мамы, она рано умерла, и я всегда хотела сделать работу, посвященную ей. Особенно мне нравилась эта фотография. В 2000 году Наталья Каменецкая и Надежда Юрасовская предложили сделать работу специально для этой выставки. Я в таких случаях всегда соглашаюсь, хотя и не всегда знаю, что это будет, но мне интересно. И я стала думать, что нужно что-то сделать с маминой фотографией. Это было так легко, и даже странно, что в этой работе все будто само шло в руки, я поняла, что мне надо собрать фотографии мам и бабушек участниц выставки. Я все лето металась по городу, обзванивала всех художниц, собирала эти снимки и насобирала около 10 фотографий для того, чтобы их переснять. У меня была фотография бабушки Елизаветы Морозовой, она была чемпионкой и тренером Олимпийской сборной по стрельбе, потом на брусьях – мама Натальи Назаровой в 1929 году. Сама Наташа по первой профессии художник, а сейчас занимается документальным кино. Кстати, она сняла фильм о Фриде Кало. Теперь снимает фильм о нас с Володей. Была фотография мамы Володиной студентки Маши Лебедевой на мотоцикле в 60‐е годы, была мама Анны Альчук, которая выходила из проруби, мама Нины Зарецкой (директора «TV-Галереи») на лыжах, мама Марины Думанян – нашей соседки – в гимнастической ласточке. Все фотографии были очень важными, и я сразу поняла, как взаимодействовать с ними дальше: нужно было сделать объемную, почти архитектурную вещь. Однажды, в начале 1990-х, наша ближайшая подруга Кара Мискарян подарила мне кассету с упражнениями Синди Кроуфорд, тогда это было очень модно. И я действительно занималась гимнастикой под чутким руководством этой кассеты, и именно тогда у меня все сложилось в единое произведение: я попросила Володю снять меня в процессе моих гимнастических упражнений. После я соединила фотографии и видео в единую инсталляцию: она состояла из двух боксов с фотографиями и коридора между ними, напротив была проекция с видео, а между нами были два монитора с Синди Кроуфорд, между ними коврик и две огромные гантели. Идея родилась такая: в начале ХХ века женщины хотели быть равны мужчинам и для этого старались заниматься физкультурой и спортом, они хотели быть сильными наравне с мужчинами, именно это отражается в названии инсталляции «Моя мама тоже хотела быть сильной». А сейчас женщины занимаются гимнастикой, фитнесом и шейпингом для того, чтобы быть товаром для мужчин. Вот такая очень простая идея, но, как говорил Иосиф Маркович Бакштейн, в искусстве надо говорить просто, будто объясняешь что-то ребенку. Но эту работу я искренне люблю и считаю очень удачной, ее я повторяла на выставке «Zen d’art» в ММСИ, и она была подарена в коллекцию ГЦСИ.

ОА: 

Еще я хотела спросить – есть ли в этой работе обращение к женской идентичности, то есть к женским корням в собственной семье, важно ли для вас это? Очень часто в критике считается, что вязание, вышивание является попыткой обращения к женской линии рода.

НК:

Я всегда говорю, и это чистая правда – я не шью, не вышиваю, не готовлю, и единственное, что я умею – это рисовать и писать. Меня даже никогда этому не учили. То есть папа, конечно, показал мне, как готовить простейшие блюда: жарить картошку или включить плиту, но не более того. К тому же, я никогда не относилась к этому как к искусству, в отличие от Володи. Он обожал готовить, а я была только в качестве подмастерья-поваренка, могла что-то чистить, резать, но готовил он всегда сам. Например, ему подарили мультиварку за три месяца до смерти, и он все время ее использовал. Как только его не стало, я ни разу ее даже не включила. Я покупаю один простой набор продуктов, ем геркулес, салат и могу сварить овощной суп, больше мне ничего и не нужно.

Моя мама умела шить, она была учителем географии, и меня с детства дрессировали по этому предмету, оттого я очень люблю карты и всегда и всюду их покупаю, и до сих пор помню все полуострова Европы наизусть, потому что в детстве учила их как скороговорку. Мои родители были образованными в первом поколении, но я не хотела быть как они, мне хотелось стать художником. Конечно, я их люблю и любила, но мне очень не хотелось повторять их судьбу. Я даже не научилась готовить то, что готовили они, конечно же, они чудесно фаршировали рыбу, но, во-первых, я ее не ела, во-вторых, я никогда не могла вообще постичь этот процесс, что что-то нужно вынимать, перемалывать. Я с 10 лет была профессиональным художником и больше меня ничего не интересовало.

ОА: Как вам кажется, было ли в 1970–1980‐x разделение на женские и мужские техники? Сегодня в феминистской критике существует устойчивое представление о том, что существуют женские техники, к ним причисляют вышивание, вязание, шитье, мелкую пластику, иногда графику…