Олеся Авраменко:
Виктор Тупицын в книге «Коммунальный постмодернизм» публикует статью «Если бы я был женщиной». В ней он говорит о том, что у художниц не было прямой речи в документах, фиксирующих дискурс, но при этом ни сами художницы, ни мужчины-художники этого не осознавали. Думали ли вы об этом?Никита Алексеев:
С 1987 по 1993 год я жил во Франции, поэтому говорить я могу скорее про 1970-е, чем про 1980-е. Очень интересно, что синхронно с МКШ существовал пресловутый левый МОСХ, где женщин было много: Наталья Нестерова, Татьяна Назаренко, Ольга Булгакова и так далее. И я, кажется, понимаю почему: я ни в коем случае не хочу сказать, что «место женщины на кухне», но их работы – это, в основном, портреты друзей, в них есть нечто мягко-комфортное, эскапистское, побег из советской действительности. Концептуальный же круг был достаточно жесткой средой, и искусство тоже жестким. Хотя и кажется, что все сидели на одних и тех же советских кухнях, но проблематика была совершенно иная. Что касается сексизма, то его абсолютно не было, ведь в Советском Союзе была совершенно карикатурная ситуация: с одной стороны, полное равноправие мужчин и женщин, доходящее до того, что женщины укладывали асфальт, с другой, женщинам, если они были не Веры Мухины (женщины-танки), было гораздо сложнее пробиться, потому что общество было мужское. На мой взгляд, в нашем кругу такого не было, в отличие от МОСХа. Я пытался понять, почему женщин было мало, но так и не нашел ответа на этот вопрос. Может быть, потому, что в тогдашнем концептуализме проблематика была более суровая, и она не подходила женщинам, но все равно я не до конца понимаю почему.В нашем кругу роль женщин в то время была огромной: скажем, Виктория Мочалова, жена Ильи Кабакова, – я не уверен, что Кабаков вообще состоялся бы, если бы рядом не было Вики. Я не хотел бы петь дифирамбы, она моя очень близкая подруга, но также она очень энергичный человек, умный и успешный ученый; в отличие от Ильи, она говорила на нескольких языках, к тому же была очень светской, умела принять гостей, объяснить, перевести и так далее. При этом она часто оставалась в тени. В отличие от Эмилии, Вика ни в коей мере не претендовала на соавторство, но в жизни она, безусловно, была настоящим соавтором.
ОА:
Книга «The Irony Tower» Эндрю Соломона приоткрывает бытовую жизнь художников и их жен, в частности, круга Фурманного переулка в Москве. В одной из глав идет речь о Ларисе Звездочетовой, там сказано, что помимо того, что она работала художницей, она еще и готовила и кормила множество местных художников.НА:
Лариса вообще любит готовить, она очень гостеприимная, несмотря на экстравагантность.ОА:
Звездочетов в этой книге говорил об эмансипированности советских женщин…НА:
То, что говорит Костя, нужно делить, как минимум, на два, так как в зависимости от обстоятельств, он может говорить совершенно разные вещи. Это был достаточно богемный круг, в отличие от советской номенклатуры, и даже с точки зрения сексуальной морали все было очень свободно. Были, конечно, крепкие супружеские пары, но все же это было довольно специфическое сообщество, в котором все постоянно женились-разводились и так далее.ОА:
Звездочетов говорил о том, что эмансипированные по праву рождения женщины захотели побыть женщинами «настоящими» (речь о женщинах художнического круга 1980-х). Эмансипация ассоциировалась у них со шпалоукладчицами, поэтому они предпочитали более консьюмеристскую позицию: хорошая одежда, светские вечера.НА:
Этого я не наблюдал. Все женщины, безусловно, любили хорошо одеваться, тем более что они вовсе не были «крутыми феминистками».ОА:
Когда перелистываешь сборники МАНИ, бросается в глаза, что основными трансляторами дискурса были Андрей Монастырский, Иосиф Бакштейн и Илья Кабаков. И с одной стороны, это важный документ эпохи, с другой, ближе к 1990‐м эти сборники превращаются в своеобразный теоретический междусобойчик. Мне интересно, осознавалось ли это изнутри круга?НА:
Да, именно поэтому я из него вышел: я просто стал в нем задыхаться. Мной это осознавалось, но, наверное, я не совсем типичный: не люблю ходить строем или жить кланом. Со временем все превратилось в подобие секты, с собственным языком и ритуалами, которые на фантастическом уровне оформились в «Иерархии Аэромонаха Сергия».ОА:
Как оформление иерархий ощущалось внутри?НА:
Я могу говорить только про себя, потому что, если люди соглашались в этом участвовать довольно долго, значит их это утраивало. Мне же в какой-то момент все это стало просто невыносимо, и я выбыл, с некоторой потерей для своей карьеры, но об этом я не жалею.ОА:
Это меня тоже интересовало: люди, выбывшие из МКШ, потеряли в карьере? Так?НА:
Да, там действительно была довольно жесткая негласная иерархия. Например, я неоднократно слышал, как одни и те же люди ругали Илью Кабакова в кулуарной обстановке, но когда речь заходила о публичном, групповом и коллегиальном, их интонация тут же менялась.