Генерал и его армия. Лучшие произведения в одном томе

Между прочим, и на таком уровне, с аргументами сортирного порядка, возможна была бы у нас дискуссия с г-ном Богомоловым, тем более что с иными его замечаниями я согласен. Так, он трижды выражает недоверие к тем книгам о власовском движении, что написаны или изданы энтээсовцами. Увы, он прав. Они либо неполны, либо недостоверны – по определению. Власов, после его ареста советским оперотрядом, стал для «солидаристов» отыгранной картой, нужно было разыгрывать новую, гнать туфту, привлекательную для других платежеспособных разведок – «Интеллидженс сервис», ЦРУ, далее везде; сочинилась «молекулярная теория», частью заимствованная из «Бесов» Достоевского, частью от выдуманной чекистами партии «Либеральные демократы», той блесны, которую заглотал Савинков; по этой теории, вся иерархия властей и все советское общество пересыпаны малыми группками – «молекулами», которые друг о друге не знают и подчиняются лишь зарубежному центру, – теория занятная и благосклонно воспринятая в КГБ, которому жизнь без врага не мила. Для правдоподобия все же нужны были кое-какие живые контакты в стране, а имя Власова отпугивало, поэтому НТС от власовского движения отмежевался и осудил его – в обращении «К кадрам союза» от 6 июля 1946 года. До казни Власова и его группы оставалось 25 дней, и надо полагать, смертникам этот текст любезно доставили в камеры… Неожиданно для «солидаристов», в разных странах, и прежде всего в Германии, пробудился интерес к казненному генералу, к «Третьей силе», которую он представлял, стали появляться книги, и так как в них роль НТС рассматривалась излишне пристально, «солидаристы» очень правильно решили – взять эту самодеятельность в свои руки. Стала возможной двойная цензура: в отборе книг для перевода на русский и при их редактировании. Так что иные переводные тексты имеют обширные купюры и сильные разночтения с оригиналами, взять хотя бы «Против Сталина и Гитлера» Вильфрида Штрик-Штрикфельдта.

Мы могли бы также поспорить с Богомоловым о перебежчиках из Красной армии в РОА накануне Победы. Он это называет моей фантазией. Признаться, и мне это казалось фантазией, но слишком много есть тому свидетельств. К примеру, Н. Толстой-Милославский в книге «Жертвы Ялты» рассказывает о «пробном бое» в Нейловине, на Одере, после которого «к власовцам перешли сто красноармейцев», и изумляется такому его исходу: «…разве не поразительно, что даже теперь, когда Германия доживала последние недели, антикоммунистические русские формирования в Померании и Югославии все еще привлекали значительное количество перебежчиков!» И надо же это как-то объяснить, а не рот мне затыкать. Я это объясняю тем, что не хотелось возвращаться к родным пенатам и любимым колхозам и казалось, что РОА как-нибудь поладит с американцами и другими союзниками, найдет у них прибежище и защиту. Если кто предложит иное объяснение – с глубоким вниманием выслушаю.

К сожалению, в споре г-н Богомолов опускается ниже сортирного уровня, и вместо дискуссии выходит у нас Малый Нюрнбергский процесс, где мой оппонент занимает кресло Руденко, а мне отводит скамью Гесса или Деница:

«В своей статье Г. Владимов высказывает сожаление, что пользующиеся его явными симпатиями генералы Гудериан и Власов не встретились и не объединились для того, чтобы при невмешательстве западных союзников вместе ударить по России».

Я привожу эту фразу как образчик того неандертальского стиля, который, казалось нам, уже вышел из обихода, сменился по крайней мере кроманьонским. Не только не вышел, но еще совершенствуется. В одной фразе – четыре лжи, это же уметь надо!

1. Мои симпатии, явные и тайные, на стороне правды о людях, кем бы они и какими бы ни были.

2. Я не высказываю сожаление, что они не встретились, я пишу: «об этой невстрече оба могли пожалеть».

3. Я не пишу о невмешательстве западных союзников, напротив – не исключаю, что им «пришлось бы вместе с немцами противостоять советским армиям».

4. Я пишу: «Не дать повода Сталину вступить в Европу», а мне советский обвинитель лепит ВМН с конфискацией имущества: «Вместе ударить по России»!!