Генерал и его армия. Лучшие произведения в одном томе

Сын Гудериана, тоже Гейнц и тоже генерал, в своем письме пожелал мне «возвращения на родину на достойных условиях». Но того мерзавца, который встает со страниц Богомолова, я бы не только не впустил обратно – жить в своем отечестве, я бы его в туристической группе выделил и не выпустил из Шереметьева: «Улетай, голуба, ближайшим рейсом, откуда прилетел!»

Так что же, может спросить читатель, критика Богомолова совсем вам не пригодилась? Не помогла исправить кое-какие ошибки?

Почему же, некоторую пользу я извлек. Вот узнал, что аппарат «бодо» – не телефонный, а телеграфный. И вместо «Управления резервов Генштаба» следует писать «Управление формирований ГКО». Благодарю, при случае непременно поправлю.

Другая ценность для меня этой критики лубянского пошиба – та, что она доказала: темы, затронутые романом «Генерал и его армия», все еще актуальны.

(Книжное обозрение. 1996. № 12. 19 марта)

Нужна «посадочная площадка»

Интервью журналу «Форум»

– Георгий Николаевич, три с половиной года назад вы были вынуждены покинуть Советский Союз из-за преследований КГБ. Но ваше решение эмигрировать было, по-видимому, связано и с литературными планами. Еще на родине начали вы писать роман «Генерал и его армия». Здесь, в журналах «Континент» и «Грани», были опубликованы отдельные главы. Как возник замысел романа? Почему вы обратились к теме Второй мировой войны?

– Тема той далекой войны еще не остыла, и концепция ее не утвердилась. Я вообще думаю, что темы войны и ГУЛАГа перешагнут порог века, то есть и там будут волновать и задавать вопросы. Но прежде я хочу подчеркнуть, что не связывал свой выезд с литературными планами. Писать свободно можно где угодно, и какое-то время мне это удавалось. Просто есть какие-то приемы, которые подпольный писатель должен знать. Наоборот, на Западе о России труднее пишется, оскудевает источник раздражения, который питал двигатели, внимание переключается на другое – на адаптацию к новой жизни. Это, в общем, нездорово для русского писателя, а никакими другими нам уже не стать – ни американскими, ни немецкими, ни английскими. Хотя делаются такие попытки, и заявления такого рода мы слышали – скажем, от Василия Аксенова. Но он все-таки остается русским писателем в Америке, а не американским…

– А случай Набокова?