Генерал и его армия. Лучшие произведения в одном томе

Почему интересует Светлоокова, намерен ли командующий брать Мырятин? Ну, во-первых, инструкция предписывала Смершу послеживать и за оперативными замыслами. Во-вторых, Светлооков и не скрывает (от Донского), что он на кого-то работает – хоть на Терещенко и всю плеяду командармов, которых мог бы Кобрисов обскакать.

А почему интересует его сверх этого о Кобрисове – вот мы и дожили до одного из самых заковыристых для меня вопросов. А почему капитана из контрразведки интересовало, что там у генерала Г-ва с медсестрой? Почему их интересует все о нас, Адамах и Евах? Почему они суют свои носы под кастрюльные крышки и под простыни к любовникам? Почему интересуются нашими транквилизаторами и сортом сигарет и что мы пьем и нуждаемся ли опохмелиться? Наверно, потому, скажут философы, что иначе не властвовать низшему разуму над высшим. Потому, отвечу я, что они распущенны, развращены своей неограниченной властью, потому что любая тайная служба стремится разрастись в государство, заменить собою власть законодательную, исполнительную и судебную, монарха и президента. Был такой довоенный плакат – «железный нарком» Николай Иваныч сжимал В ЕЖОВЫХ РУКАВИЦАХ извивающуюся гадину о трех головах, так повернутых, что получалась свастика. Вот так ее и следует держать государству, свою тайную службу! Товарищ Сталин, правда, применял иной способ – время от времени предпринимал отстрел чекистского поголовья до безопасной (для себя!) нормы.

Чтобы уже покончить со Светлооковым, скажу о карте, на которой он просил Донского отмечать все задумки генерала. «В первый момент, – пишет Богомолов, – мелькает предположение, что Светлооков работает на немецкую разведку, но потом утверждаешься в мысли об его умственном помешательстве…» А вот это уже моя территория, мое право – чтобы читатель сперва одно подумал, а потом другое, а вышло б на самом деле третье.

Изумляется Богомолов, почему у меня Тула названа Тулой, а Киев – Предславлем, почему в одних случаях Жуков, Хрущев, Ватутин, а в других – Чарновский, Терещенко, Кобрисов. Отвечаю в порядке ликбеза: я не массирую компетенцию, а пишу роман, а романная форма позволяет мне спрятаться за псевдонимом, когда я хочу быть свободным от унылого буквоедства историков (образчик которого – критика г-на Богомолова). Сошлюсь на Толстого: среди четырех адъютантов Кутузова не было такого – Андрея Болконского, а иначе какие бы посыпались на автора «гроздья гнева» родственников и потомков. Так что формально я не имею обязанности отвечать за «поношение» Черняховского: у меня такого персонажа нет. Но мне и за Чарновского обидно, за то нелепейшее подозрение, которое вызвала у Богомолова моя фраза: «Вторую бы жизнь отдал Чарновский, чтобы рана была в грудь». В чем тут «подлянка» и к чему эти благородно-патетические вопросы: «…Что, смерть от осколка, попавшего в спину, позорнее, чем от осколка, попавшего в грудь?» Ничуть не позорнее, но спросите любого солдата, офицера: куда бы они предпочли быть ранены смертельно, если уж судьба такова? Большинство скажет – в грудь, немногие ответят, что им все едино, никто не предпочтет – в спину. Таково честолюбие воина, мне понятное, а г-ну Богомолову – нет.

А что делать с критиком, который производит (увы, не он один) фамилию Шестериков от «шестерки» или «шестерить»? Неужто забыт нами – «шестерик»? Загляните в словарь – это куль весом в шесть пудов, это запряжка лошадей в три пары цугом, которую мы можем увидеть при выездах королевы Елизаветы II, а в прошлые войны так возили тяжелые орудия. Если поискать символику, так она скорее в шестижильности персонажа, в способности к разного вида трудам, к перенесению тягот. Унижения солдатского достоинства в этой фамилии нет.

А еще нашел мой критик, что «Г. Владимов в своем романе с неприязнью и ненавистью относится даже к упоминаемым мельком рядовым советским солдатам – стыдно здесь повторять оскорбительные словосочетания-подлянки, в шести местах брошенные им походя в адрес людей, две трети из которых отдали жизни в боях за Отечество».

«Стыдно повторять» – потому что нет этого в романе. Буде же г-н Богомолов все же приведет эти шесть мест, где я, именно я, автор, как-либо оскорбляю солдат, павших или живых, где называю их «овечьим стадом», «пушечным мясом», «сталинскими зомби», тогда я печатно принесу ему извинения за то, что сейчас, вот с этой страницы, называю его слова – клеветой.

О «братании с власовцами», «новом осмыслении далекой войны» и нашей «второстепенности»