Герои умирают

– Обратите внимание на глаза нашего объекта. Видите, фокус возвращается? Значит, пора делать первый надрез.

Ламорак увидел худого долговязого человека – возвышаясь над ним, он бесстрастным голосом лектора произносил эти слова на вестерлинге с заметным липканским акцентом. На нем был странный костюм, полностью скрывающий тело, как у пасечника, но сетчатый, сплетенный из тончайшей серебряной проволоки. Голову лектора скрывал просторный капюшон, под ним виднелась серебряная сетчатая маска, как у фехтовальщика.

В затянутой в перчатку руке что-то тускло блеснуло: скальпель с коротким лезвием, видимо острый.

Покрытый слоями чистой холстины аппарат, к которому привязали Ламорака, – то ли большой стол, то ли кровать на очень высоких ножках – состоял из двух половинок, соединенных петлями так, чтобы поддерживать испытуемого в полусидячем положении; Ламорак хорошо видел скальпель, который двумя легкими движениями крест-накрест рассек штанину на его правом неповрежденном бедре.

– Эй… – захрипел Ламорак, – эй, может, не стоит так стараться, а? Я же не герой – спросите, может, я сам все расскажу.

Странно – челюсть едва двигалась, рот распух, как после укуса пчелы; а, да, его же сначала приложили головой о стену, а потом еще добавили стражники, которые нагрянули в камеру, чтобы дотащить его сюда.

Человек в костюме будто не слышал. Он крестообразно надрезал штанину сначала над коленом Ламорака, а потом еще раз, вверху, так близко к паху, что Ламорак невольно подобрался и почувствовал, как его мошонка сжимается вокруг яичек.

– Мастер Аркадейл? – раздался другой голос. – А почему он без кляпа?

– Хороший вопрос, – сухо отозвался человек с ножом. – Испытуемому необходимо позволять говорить, даже вопить, хотя ни одно его признание не может оказать никакого влияния на процесс допроса. Владение голосом – это противовес полной беспомощности его положения; способность говорить поддерживает в нем надежду, не дает замкнуться в молчании, заставляет мысль работать в поисках того единственного слова, которое поможет ему заслужить пощаду. Это особенно важно на последних стадиях допроса, когда начинает преобладать болевой шок. Таким образом, вы втягиваете испытуемого в процесс; пока он надеется, он – ваш союзник. Понятно? Вот и прекрасно. Можете даже сами иногда задать ему вопрос. Например… – Капюшон склоняется над Ламораком, сетчатая маска приближается к его лицу. – Хочешь пить? Воды?

– Вот тебе воды, – каркнул Ламорак и хотел плюнуть в маску, но не вышло – слюны не было, рот точно забился песком. Ламорак слабо улыбнулся. – А пива нет?

– Прекрасно, просто прекрасно. – Мастер Аркадейл повернулся к слушателям. – Видите? Ничего больше не требуется.

Аппарат был установлен на небольшом круглом возвышении, в кольце металлических триподов с рефлекторными лампами, похожими на белые керамические горшки; их яркий желтый свет лился на сцену, оставляя бо́льшую часть помещения в тени. Приглядевшись, Ламорак с трудом разглядел скамью, на которой сидели люди – видимо, ученики мастера Аркадейла. За их спиной к терявшемуся во тьме потолку уходили еще ряды скамей, теперь пустых.

«Лекционная аудитория», – подумал Ламорак и вспомнил классы в студийной Консерватории. Так и здесь – что-то среднее между университетской аудиторией и анатомическим театром.

Заглянув в себя, он с удовольствием обнаружил, что совершенно спокоен, по крайней мере пока. Похвалив себя за самообладание, он тут же усомнился: наверное, он просто не верит, что лежит, привязанный ремнями к пыточному столу в Анхананском Донжоне, где его вот-вот использует как пособие для обучения подмастерьев местный палач. Ощущение нереальности происходящего привело к раздвоению сознания: ему стало казаться, что он смотрит чье-то чужое Приключение, взяв уже использованный кубик в прокате.

Он снова углубился в себя в поисках предчувствия скорой смерти на этом столе и очень обрадовался, не обнаружив ничего такого. За время своей карьеры он так привык к присутствию записывающего устройства у себя в черепе и к страху показаться кому-то трусом, что раз от разу рисковал все больше, и порой ему удавались действительно замечательные вещи; если бы еще Студия не жмотилась и вкладывала в него не меньше, чем в того же Кейна…

– Запомните, – услышал он голос Аркадейла, – нарастание деградации – вот ключ ко всему процессу; поэтому начинаем с крохотного надреза. – Скальпель опустился на бедро Ламорака прямо над коленом. – Пожалуйста, не двигайся. Любое твое движение приведет к продлению контакта и, как следствие, к рваной и болезненной ране. Договорились? Вот и хорошо.

– Ты не хочешь этого делать, – с уверенностью произнес Ламорак и снова сосредоточил все свое внимание на мыслевзоре: в его намерения входило сопроводить эту мысль сильнейшим толчком в психику палача, который подействовал бы на нее как капля кислоты на кубик.