Гнев Тиамат

— Раньше мы никогда такого не делали. Ядерный взрыв по сравнению с этим покажется фейерверком, больше не знаю, что и сказать. Но «Шторм»— надёжный и прочный корабль. Даже если в него попадут осколки, он выдержит. Я надеюсь.

— Но ведь твоему шаттлу понадобится какая-нибудь поддержка, — ответил Алекс. — Возьми на него меня. Я выведу в безопасное место.

— Ты нужен на «Шторме». Будешь удерживать «Бурю» там, где мне надо. Для этого потребуется идеальный пилот. Это ты. Мы с Рини наденем силовую броню. Шаттл, конечно, может разнести в клочья, но мы будем защищены лучше, чем он. А потом ты нас подберёшь.

Алекс неуклюже подвинулся. Она понимала, что он ищет способ не согласиться — как тот, кто уже давно в браке, понимает, когда партнёр хочет попросить его передать соль.

— Мне тоже не нравится, что мы с тобой оказываемся на разных кораблях, — продолжала Бобби. — Но так будет правильно.

— Да, капитан. Согласен, — он вздохнул, а потом, к её удивлению, улыбнулся. — Наверное, адское выйдет родео.

— Они даже не узнают, что их поразило, — ответила Бобби. — Мне жаль одного — что, когда мы превратим их корабль в пепел, Трехо на нём не будет.

— А мы его после отыщем, — сказал ей Алекс. — Тогда я пойду запускать диагностику всех систем, чтобы точно знать, что у меня всё под контролем.

— Неплохо звучит, — согласилась Бобби. — Я пока остаюсь здесь, посмотрю, много ли людей из моего экипажа предпочтут уйти.

— Никто не уйдёт. Эти люди с тобой пойдут даже ад штурмовать. Мы тебе доверяем, — он помолчал минуту. — Я тебе доверяю.

Дверь за ним закрылась, и Бобби, как в тёплую ванну, опустилась в своё кресло-амортизатор. И уснула, едва закрыв глаза.

Глава тридцать первая

Тереза

— Тимоти правда был моим другом?

Холден сидел на койке, прислонившись к стене. Бумажная роба измята, вся в пятнах засохшей крови. Правый глаз затёк кровью и весь распух. Щека под ним тёмная и отёчная. И хуже того, заключённый двигался с осторожностью, а значит, болело всё. Камера совсем крошечная. Самый маленький шкаф в её гардеробной больше, наверное, раза в два. Единственный свет проникал сквозь узкую, как карандаш, щель вверху стены — яркий, если смотреть прямо, но оставляющий остальную часть комнаты слишком тёмной для чтения.

— Если он говорил, что твой друг, значит был, — сказал Холден. — Амос не из любителей врать.

— А зачем он был здесь? — услышала Тереза собственный голос. Ей приказали это спросить.

Холден с трудом сглотнул, казалось, ему это непросто. Он выглядел огорчённым. Нет, сожалеющим. Это хуже.

— Они у меня это уже спрашивали. Мне жаль, что теперь заставляют это делать тебя.

Трехо велел Терезе придерживаться сценария и говорить только то, чему научили, но сейчас она рискнула чуть отступить.

— Возможно, они думают, что тому, кого вы можете ранить, солгать труднее?

— Может быть. Я скажу тебе то же самое, что и им. Я не знал, что он здесь. Я с ним не контактировал. Я не знаю, какова была его миссия, кто его послал и как долго он здесь находился. Если у него и была связь с подпольем, мне о ней не известно. И я не знаю, зачем ему рюкзак с ядерной бомбой, могу только предполагать, что он хотел получить возможность что-то взорвать. Если бы я знал, что он здесь, то постарался бы его остановить.

Тереза взглянула на камеру. Холден ответил на следующие четыре вопроса, не дожидаясь, когда она их задаст. Теперь она не знала, следует ли ей пропустить эту часть, или заставить его повторить.

— Как твой отец? — спросил Холден, прерывая её сомнения. — Никто мне не говорил, но, учитывая происходящее, я понял — что-то не так. Плюс то, что он не приходит меня допрашивать. Мне кажется, мы с ним в таких отношениях, что он непременно пришёл бы.

«С отцом все хорошо», — мысленно сказала Тереза. Она не могла заставить себя это произнести.

— Не волнуйтесь о нём. Вам стоит побеспокоиться о себе.

— О, разумеется. Я беспокоюсь за нас обоих. За всех нас.

— Что произошло с его телом? — спросила Тереза, пытаясь вернуться назад, к сценарию.

— Твоего отца?

— Тимоти.

— Я не знаю.

Она помолчала. В груди давило, и в горле стоял комок. Такое с ней часто случалось в последние дни.

— Он умер. Я видела.

— Они мне так и сказали. Он был хороший... Ну ладно, идеально хорошим он не был. Но он хотя бы старался. И он был чертовски преданным, — Холден помолчал. — Он был моим братом. Я его любил.

— А чем занимается подполье?

Холден пожал плечами.

— Пытается ослабить хватку твоего отца на горле человечества, полагаю. Как и я. Постой... — Холден выпрямился и сказал прямо в камеру: — Нельзя ли нам сократить эту часть? Ей, кажется, тяжело, и это ничего не изменит.

Сначала ответа не было, потом громко лязгнули магнитные защёлки открывшейся двери. Холден снова сел. Тереза содрогнулась от облегчения — ей было так страшно оставаться один на один с этим человеком. Как она рада, что эта часть пытки закончилась.

— Они не позволили бы мне причинить тебе вред, — сказал Холден. — Даже если бы я хотел. Ну, то есть, я не хочу, но, если бы.

Её вдруг охватил приступ гнева, внезапный и яростный.

— Вы больше не танцующий медведь.