Гнев Тиамат

Её словно отбросило в прошлое, в тот момент, когда Тимоти разнесло выстрелом голову. Она судорожно вздохнула и опять вернулась к реальности. Травматические воспоминания. Ильич говорил, что возможен возврат к моментам, которые сознание не может интегрировать. Велел сообщить ему, если такое случится. И вот случилось, а она промолчала. Трехо перевёл взгляд на неё, потом на Ильича.

— Ты должен отвезти её назад, в Дом правительства, вовремя, чтобы её видели одноклассники.

Ильич словно застыл.

— Со всем уважением, адмирал. Проблем более чем достаточно для того, чтобы не обращать внимания на небольшие отклонения от расписания. Если она слегка опоздает к началу урока, никто и не заметит.

— Я считаю это необходимым, полковник, — произнёс Трехо, чуть пожёстче выделяя слоги в звании Ильича, чтобы подчеркнуть его место. Когда все думают, что приближается наводнение, каждый, даже небольшой нормальный поступок — это мешок с песком. Если это само по себе и не помешает событиям выйти из-под контроля, то хотя бы отчасти внесёт порядок. И кроме того, небольшая проверка пленного с её участием закончена. Мы ничего не выиграем, держа её здесь.

Он имел в виду «Мы ничего не выиграем, держа ТЕБЯ здесь». Ильич сохранил спокойствие, а Тереза позволила себе улыбнуться.

После той страшной ночи между этими тремя людьми возникли какие-то новые отношения. Тереза видела и понимала, что это значит. Ильич был частью тайного заговора вокруг состояния её отца. Трехо ему доверял. А потом оказалось, что Ильич позволял ей тайком покидать Дом правительства и проводить время с террористом из подполья. Трехо доверял Ильичу, а теперь понял, что это доверие не оправдано.

Или, может быть, ей теперь всё казалось таким.

— Понял, — ответил Ильич. А потом, обращаясь к Терезе, сказал: — Я доставлю тебя на занятия. Всё будет хорошо.

Терезе хотелось разрыдаться или кричать, или броситься на пол и молотить по нему руками как капризный младенец. Хотелось опрокинуть стол и вопить, как Эльза Сингх. Но слишком много лет её обучали сдерживать чувства. Она кивнула и поднялась на ноги. Но, когда Ильич двинулся по коридору, Тереза за ним не спешила.

— Восемьдесят процентов, — сказала она Кортасару. — Вы уверены на восемьдесят процентов.

В глазах Трехо вспыхнуло раздражение, но Кортасар, казалось, был рад ответить.

— Ну разумеется, это приблизительная оценка. Но вегетативная функция — мой конёк в последние годы. Активность мозга, связанная с памятью и приобретением новой информации — обширная область. Возможно, этот субъект построил и заучил блоки ложных данных, которые и вспоминает. Однако, поскольку при новом интервьюере и неожиданных вопросах в памяти и креативном мышлении не были обнаружены области отклонений, оценка — восемьдесят. Может быть, даже меньше. Весьма вероятно, что Холден говорит нам ту правду, которую знает.

«Если он сказал, что был твоим другом, значит, был».

Перед ней возник Тимоти, такой, каким был всегда, и сказал: «Инструментов слишком много не бывает».

Тереза не знала, чем же она была, другом или инструментом.

Не знала, но должна узнать.

Её класс был сегодня в музее Дома правительства. Просторные светлые стены с белой, не гаснущей годами подсветкой, позволяющей рассмотреть малейший оттенок каждой картины или скульптуры. Воздух здесь контролировался — не жарко, не холодно, не сыро и не слишком сухо. Полковник Ильич торопливо провёл детей мимо великих работ прошедших столетий, словно было невежливо их тревожить. Он убил Тимоти, он противостоял Трехо, несущему на плечах всю тяжесть империи, а улыбка и голос полковника оставались такими же, как всегда. И Тереза думала — что ещё он скрывал от неё все эти годы?

Коннор и Мюриэль стояли рядом, рассматривали картину, изображавшую какого-то человека почти в полный рост. Руки незнакомца раскинуты, лицо обращено вверх, словно он смотрел на что-то в небе. Вместо одежды к телу прижата серебристая ткань, ничего не скрывающая. Скрестив руки, Тереза остановилась. Изображение было выписано так детально, что она могла рассмотреть каждый волосок на руках того человека. Для фотографии это было чересчур совершенно.

— Эта картина называется «Икар в ночи», — пояснил Ильич. — Её автора звали Кингстон Ху. Он первый великий художник Марса. Когда появилась эта картина, его едва не депортировали на Землю. Может кто-нибудь сказать почему?

Тереза видела, как все переглядываются, посматривают на неё. А она не знает, и ей всё равно. Её память как будто ободрана. Ничего не осталось.

— Из-за этой ткани? — попробовала угадать Шань Элисон.