Год гнева Господня (СИ)

— После обедни приглашаю тебя за свой стол, — аббат повернулся от Ивара к стоявшему по правую руку приору: — А также и тебя, брат Бернар. И передай нашему лекарю Безиану, чтобы тоже приходил. Кстати, как чувствует себя наш гость, брат Гиллен?

— Пребывает в добром здравии, мессир аббат, — ответил приор.

— Хорошо, это очень хорошо, — удовлетворенно кивнул настоятель и двинулся дальше в направлении своего дома.

Большой дом аббата располагался неподалеку, между капеллой Святой Магдалины и кладбищем. В доме, кроме самого настоятеля, жили также его помощники и служки: казначей, управитель, секретарь, двое комнатных служек, два повара, привратник, а также трое конюхов, сопровождавших настоятеля в дальних поездках. За домом аббата, справа от хозяйственных построек и винных погребов, зеленел небольшой сад из молодых яблонь, усыпанных уже начинавшими розоветь плодами.

Обычно аббат принимал пищу у себя, хотя при случае мог отобедать и в трапезной или лазарете; брат келарь ежедневно приносил ему установленное количество хлеба и вина, для самого аббата и его людей. В доме настоятеля имелась специальная комната для приема гостей; быть приглашенным к главе аббатства на трапезу считалось большой честью.

Ивар вернулся к себе в скрипторий. Переписывать скучную книгу не было никакого желания. Задумавшись, он опять почему-то вспомнил темноволосую девушку в синем котарди. Зарезать своего жениха прямо перед церковью, в присутствии толпы зевак — что может быть глупее подобного обвинения? Как рассказывал ризничий, обвинителем выступил тот пожилой торговец, что привел городских стражников. Просто привиделось — или сводил личные счеты? Или же кто-то заплатил ему за ложное обвинение? Хотя какое ему, Ивару, дело до всего этого? Наверняка девушку уже отпустили, ведь одного очевидца недостаточно для обвинения. Если бы не эта игрушка… Зачем он вообще подобрал ее тогда? Теперь она ежедневно мозолила ему глаза в келье; порой Ивару казалось, что медвежонок смотрит на него с укором, словно на вора. Выбросить игрушку не поднималась рука, а вернуть владелице — как? Где ее теперь искать? Идти в мэрию с расспросами: «вы тут задержали каготку третьего дня, не подскажете ли, где она живет: мне срочно нужно передать ей старую игрушку»? Выглядит довольно глупо. А то и подозрительно, с учетом обвинения в убийстве. Интересно, какие у них здесь порядки в части accusatio, denuntiatio, inquisitio* и прочих легистских закорюк? Возможно, Дамиан знает что-то об этом? Он хоть и медик, но все же житель Бордо. Надо спросить брата Безиана, он может подсказать, где искать этого заносчивого всезнайку.

[*Accusatio — обвинительный процесс; denuntiatio — здесь: «заявление о преступлении»; inquisitio — розыскной процесс exofficio, т. е. по инициативе должностного лица]

Приближалось время обеда. «Сегодня среда», думал Ивар, направляясь в дом настоятеля. «Значит, постный день. Интересно, чем порадует аббатский стол». Пустой желудок настоятельно требовал жертвенных подношений. «Как могут монахи не есть до полудня? Пожалуй, стоит поискать себе жилье и стол в городе. Тем более, завтра все равно истекают три дня моего дармового пребывания здесь».

Когда Ивар переступал порог гостевой комнаты аббата, за столом уже сидели сам настоятель, приор, келарь, ризничий, странноприимец и лекарь-травник Безиан. Пустовало лишь одно место напротив Ивара. Кому оно предназначалось, долго гадать не пришлось: вскоре на пороге комнаты появилась слегка ссутуленная фигура старика с густыми бровями и крючковатым носом — того самого францисканца Гиллена, с которым Ивар немного повздорил позавчера.

Надежды Ивара на обильный стол не оправдались. Единственное, что привело в восторг егоизголодавшийся желудок — это наваристый суп из свежих осетров. Пищу вкушали, по обыкновению, в полном молчании, после обязательной краткой молитвы. То и дело взгляд Ивара непроизвольно останавливался на ушах францисканца, сидевшего напротив. Точнее, на седых волосах, клочьями торчавших из его ушей. Зрелище не самое аппетитное, но больше смотреть было не на что: Ивар уже усвоил монашескую привычку трапезничать, не поднимая лица.

После обеда отец настоятель обсудил хозяйственные вопросы с келарем и ризничим, поинтересовался у лекаря, не посохли ли его травы от июньской жары; затем расспросил приора о последнем обвинительном капитуле: какие delatio* сделал монах-приглядчик, приставленный записывать прегрешения и упущения братии, о каких проступках донесли сами монахи. Неожиданным был приказ, отданный аббатом странноприимцу: тщательно осматривать кожные покровы прибывающих гостей, ища высыпания в паху и на суставах; в случае же обнаружения таковых аббат строго-настрого запретил принимать подобных больных в аббатстве. На удивленном лице странноприимца Ивар заметил едва сдерживаемое желание возразить настоятелю, но в этот момент аббат сменил тему, обратившись к нему самому:

[*Лат. «донесение, обвинение»]

— Брат Ивар, а у тебя — нет ли жалоб или просьб ко мне?