Читаем Гоголь и географическое воображение романтизма полностью

Появившийся вместе с географией картографический скопический режим также не противоречил барочной картине мира, совпадая с ней в проекции взгляда сверху вниз и в толковании земли как результата божественного творения. Первый современный атлас мира – «Theatrum Orbis Terrarum» («Зрелище шара земного») А. Ортелиуса – был издан в Антверпене в 1570 г. В атласе Ортелиуса под картой мира есть латинская подпись, приписываемая Цицерону: «Что может показаться мгновением в человеческих делах тому, кто держит вечность перед своими глазами и знает масштаб всего мира». Как замечает Д. Косгроув, эта подпись напоминает нам, что в XVI в. карта представляла не только инструмент научного знания или художественный образ, но была и моралистическим текстом, как эмблема, напоминающая людям о незначительности всего человеческого перед лицом вечности[555]. Та же мысль лежала и в основе северной школы пейзажа: созданная Богом природа свидетельствует о его величии, в то время как дела человеческие, как и сам человек, преходящи и тленны[556]

. Выдающимся представителем этой школы был П. Брейгель Старший – автор «вселенских (мировых) пейзажей» и один из друзей Ортелиуса. Импульсы к эмблематике в картографии можно наблюдать как на средневековых mappae mundi, так и в других, неевропейских, традициях картографирования. По мнению Косгроува, эти импульсы никогда не исчезали из картографической культуры[557]
.

«Зрелище шара земного» Ортелиуса на три десятилетия опередило открытие в Лондоне театра Шекспира «Глобус». Сближение во времени этих двух значительных культурных событий выражало дух эпохи, в которой умами владели путешествия, тайны света, зрения и оптики, а связанные с ними метафоры мира-театра и жизни-спектакля структурировали мышление о человеке и вселенной. На замечательных космографических картах, создававшихся в ХVII в. во Франции и в Голландии, представлялась мировая сцена, на которой страны, города, корабли, властители и мифические персонажи находили свое место и значение. Эти карты-зрелища включали столбики текста, математические знаки, рисунки на темы времен года, картинки с изображением «чужих» и своих людей, обычаев, костюмов, образы стихий, виды городов и пейзажей[558]. Картография создавала настоящие произведения искусства, отражавшие барочный синтез искусств с наукой в порождении новых образов и самый взгляд на мир как вселенский театр. Метафора театра, которая стала философским понятием барокко, сохранилась и в научном дискурсе географии первой половины XIX в.: «Земля есть <…> театр не только всех явлений природы, но и всего человеческого существования», – говорил на лекциях Риттер[559]

.

Таким образом, география и картография сохраняют в себе импульсы барочной репрезентации и герменевтики мира, которые сыграли весьма значительную роль в случае обращения Гоголя к географии. В статье «Несколько мыслей о преподавании детям географии» писатель критиковал барельефное изображение Европы Риттера и предлагал изготовить по его образцу настоящий барельеф, что, по сути, сам и проделал в «Страшной мести», описав хребет Карпатских гор. Как и в пейзаже степи в «Тарасе Бульбе», описание Карпат обладает блуждающей точкой зрения, свойственной картографическому режиму, и «прыжками» взгляда, обозревающего горный массив то с высоты, то сбоку, то опять с птичьего полета.

Зная о картографическом источнике гоголевского образа Карпатских гор, можно проследить сам процесс перевода двухмерного изображения в трехмернoe. Это одна из реализаций барочного единения искусств, в котором, согласно Делёзу, «живопись выходит из своих рамок и реализуется в скульптуре из многоцветного мрамора», а скульптура «преодолевает сама себя и реализуется в архитектуре»[560]

и т. д. – до образования «вселенского театра, в котором есть воздух и земля, и даже огонь и вода»[561]. Вселенский театр, этот континуум искусств, – одна тотальная аллегория, барочная репрезентация мира и одновременно сам этот мир, ставший сценой для бесконечного процесса аллегоризации. В творчестве Гоголя эта тенденция к сближению «реальности» с искусством достигает предела в теме географии.

Географические образы в первом пейзаже второго тома «Мертвых душ»

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

История / Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология
Михаил Кузмин
Михаил Кузмин

Михаил Алексеевич Кузмин (1872–1936) — поэт Серебряного века, прозаик, переводчик, композитор. До сих пор о его жизни и творчестве существует множество легенд, и самая главная из них — мнение о нем как приверженце «прекрасной ясности», проповеднике «привольной легкости бездумного житья», авторе фривольных стилизованных стихов и повестей. Но при внимательном прочтении эта легкость оборачивается глубоким трагизмом, мучительные переживания завершаются фарсом, низкий и даже «грязный» быт определяет судьбу — и понять, как это происходит, необыкновенно трудно. Как практически все русские интеллигенты, Кузмин приветствовал революцию, но в дальнейшем нежелание и неумение приспосабливаться привело его почти к полной изоляции в литературной жизни конца двадцатых и всех тридцатых годов XX века, но он не допускал даже мысли об эмиграции. О жизни, творчестве, трагической судьбе поэта рассказывают авторы, с научной скрупулезностью исследуя его творческое наследие, значительность которого бесспорна, и с большим человеческим тактом повествуя о частной жизни сложного, противоречивого человека.знак информационной продукции 16+

Джон Э. Малмстад , Николай Алексеевич Богомолов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное
Лекции по русской литературе
Лекции по русской литературе

В лекционных курсах, подготовленных в 1940–1950-е годы для студентов колледжа Уэлсли и Корнеллского университета и впервые опубликованных в 1981 году, крупнейший русско-американский писатель XX века Владимир Набоков предстал перед своей аудиторией как вдумчивый читатель, проницательный, дотошный и при этом весьма пристрастный исследователь, темпераментный и требовательный педагог. На страницах этого тома Набоков-лектор дает превосходный урок «пристального чтения» произведений Гоголя, Тургенева, Достоевского, Толстого, Чехова и Горького – чтения, метод которого исчерпывающе описан самим автором: «Литературу, настоящую литературу, не стоит глотать залпом, как снадобье, полезное для сердца или ума, этого "желудка" души. Литературу надо принимать мелкими дозами, раздробив, раскрошив, размолов, – тогда вы почувствуете ее сладостное благоухание в глубине ладоней; ее нужно разгрызать, с наслаждением перекатывая языком во рту, – тогда, и только тогда вы оцените по достоинству ее редкостный аромат и раздробленные, размельченные частицы вновь соединятся воедино в вашем сознании и обретут красоту целого, к которому вы подмешали чуточку собственной крови».

Владимир Владимирович Набоков

Литературоведение