Гоголь и географическое воображение романтизма

Культивировавшийся Брейгелем и его предшественниками жанр вселенского пейзажа представлял альтернативу итальянскому перспективизму в том, что предлагал вместо единичного взгляда доминирующего субъекта множественность точек зрения и этим реализовал другой, но не менее свойственный Возрождению подход к миру. Этот подход В. С. Гибсон связывает с тем новым горизонтом, который для людей Ренессанса открылся вследствие географических путешествий и сопутствующих им описаний Нового Света[592]. В XVI в. «география завоевала воображение»[593], а с обнаружением в том же веке трудов Птолемея сильный толчок к развитию получила и картография, известнейший представитель которой, Ортелиус, был другом Брейгеля.

По мнению Гибсона, картография и связанная с ней информация о далеких землях повлияли на структуру вселенского пейзажа, формула которого была создана в творчестве Патинира[594]. Основным признаком такого пейзажа является восходящий к картам открытый горизонт, на котором могут быть изображены уходящие в море корабли или острова. Эта даль прозрачна и четко нарисована, она зовет к исследованию – взор наблюдателя пускается в пейзаж как в путешествие. Исключительность такого рассматривания обнаруживается в сравнении как с итальянским пейзажем, на котором даль покрывается дымкой, так и с барочным голландским пейзажем XVII в., в котором также ощутим картографический импульс, однако его наблюдателю хочется отступить назад, чтобы охватить всю картину разом, не пускаясь в подробности изображения[595]. В соответствии со структурой картографических прообразов позиция наблюдателя во вселенских пейзажах вынесена вверх и дан панорамный охват земного пространства, что может быть прочитано как взгляд на мир с высот достижения ренессансного человека, но одновременно – как подчеркивание человеческого ничтожества по сравнению с величием Творения[596]

. Как считает М. Роялтон-Киш, в сложившейся к XVI в. иконографической традиции пейзаж воспринимался как идеальная арена, на которой люди и животные противопоставлялись окружающей их природе, а труды человека, преходящие и бессодержательные, – вечному творению Бога. Так пейзаж понимался во всей Европе, так интерпретировались пейзажи Брейгеля[597].

Ил. 3. Генеральная карта Российской Империи (1745). Стрелки показывают собирание географических образов в пейзаж фантазии во втором томе «Мертвых душ». Источник: Атлас Российский, состоящий из девятнадцати специальных карт представляющих Всероссийскую Империю с пограничными землями, сочиненной по правилам Географическим и по новейшим обсервациям. СПб., 1745.

Пейзаж Гоголя – между разными школами живописи Возрождения

Исчерпывающая характеристика предпочтений Гоголя в области живописи, нашедших выражение в текстах писателя, дана в отдельной части исследования Е. Е. Дмитриевой, где предложена классификация гоголевского экфрасиса, колеблющегося между картиной, стилем и вымышленными произведениями искусства. Гоголь реализует сам принцип превращения мира в картину или сцену перед тем, как его описать (на что указывал Ю. М. Лотман)[598]

. По наблюдениям Дмитриевой, «свои экфразы Гоголь ориентирует на стиль Рафаэля, Корреджо, Леонардо да Винчи, Тициана»[599]. Среди наиболее ценимых Гоголем итальянских художников только Леонардо уделял внимание эстетике пейзажа, однако писатель ценил его прежде всего как мастера портретов и исторической живописи. К гоголевскому списку любимых им художников можно добавить Беллини, которого называет Смирнова-Россет: «Один Джон Bellini нравился своей бессмертной наивностью»[600]. Беллини был учеником Антонелло да Мессина, наследника традиции Я. ван Эйка и фламандского пейзажа. Согласно К. Кларку, как пейзажист Беллини был наделен величайшим даром: в зрелый период – эмоциональной чуткостью к свету, эффекты которого он сделал движущей силой своего рисунка[601]. Тем не менее вряд ли «бессмертная наивность», которую вспоминает Смирнова-Россет, связана с пейзажем на фонах картин Беллини. Поэтому следует считать, что единственным свидетельством отношения писателя к изображениям природы являются его собственные пейзажи и тот репертуар скопических режимов, который в них отразился.