Гоголь и географическое воображение романтизма

Скопические режимы существуют как альтернативные возможности видения и репрезентации мира, однако не обязательно проявляются в чистом виде, накладываются и перемежаются друг с другом. Сама трехчленность классификации предполагает некое срединное, переходное звено между двумя радикальными противоположностями, которым оказывается картографический режим в отношении итальянской перспективы и барочного взгляда. С другой стороны, матрица режимов позволяет выявить доминирующий взгляд и свойственные ему порядки знания, иерархии дискурсов и символические практики, определяющие более или менее устойчивые предпочтения в пределах, скажем, наследия одного художника, одной школы, эпохи или периода, как в случае перспективизма в эпоху Ренессанса или барочного взгляда – в искусстве барокко и современности. И все же можно предположить случай, когда скопические режимы будут проявляться как альтернативные друг другу в рамках одного визуального ряда и тем самым будут предлагать разное прочтение видимости, например в постмодернистской игре цитатами разных эпох. В таких случаях применение трехчленной системы взгляда в качестве аналитического средства поможет раскрыть моменты сдвига, разрыва или перехода в скопических практиках и стоящих за ними представлениях и верованиях.

Пейзаж Гоголя в его развитии от «Вечеров на хуторе близ Диканьки» к «Мертвым душам» как раз представляет такой случай. Взгляд, строящий его, варьируется от описания к описанию и создает некий тайный сюжет зрелищности гоголевской прозы. Применив к этому развитию тернарную систему режимов наблюдения, можно определить моменты сдвига в практиках наблюдения и репрезентациях пространства у Гоголя. Этих моментов три: появление картографического режима в «Страшной мести», создание символического пространства в первом томе «Мертвых душ» и в «Выбранных местах из переписки с друзьями» и переход к итальянскому перспективизму во втором томе поэмы. Первый и третий случаи восходят к географическим источникам и построенной на них оптикe Гоголя.

Сами по себе географические источники, как и целый географический дискурс, также могут быть подвержены анализу с точки зрения классификации Джея. Подобный анализ выявит в первую очередь использование перспективного и картографического режимов зрения. Созданные ими образы пространства уже подвергались анализу в трудах Косгроува вне тернарной схемы Джея[377]. Наиболее радикальную альтернативу научному

географическому взгляду представляет барочный скопический режим, наличие которого в географии тем не менее можно предположить в связи с барочной аллегоризацией видимости и концепцией мира-театра в XVII в., нашедших отражение и в пышных картах эпохи барокко с их синтезом науки и искусства. Современные цифровые технологии картографии также создают образы, которые легко поддаются (нео)барочной интерпретации пространства. Поэтому ограничений в игре режимами наблюдения в географическом дискурсе, по крайней мере в исторической перспективе, не существует.

Изначально можно предположить аналогичную ситуацию с применением географической оптики и в творчестве Гоголя. Следует отметить, что обращение к географическим источникам не было последовательной стратегией писателя и во многом зависело от актуальности для него в тот или иной период научных вопросов географии. Поэтому моменты приобщения географических источников к созданию художественного пейзажа относятся к первой половине 1830‐х гг., когда он публикует в «Литературной газете» статью «Несколько мыслей о преподавании детям географии», и к последним годам жизни, когда он работал над продолжением «Мертвых душ», конспектировал «Путешествие…» П. С. Палласа и источники по этнографии и собирался писать географию России. Конкретному анализу будут подвергнуты следующие моменты в репрезентациях пейзажа в прозе Гоголя:

1) сдвиг в гоголевском пейзаже в конце 1830-го – начале 1831 г. и появление в результате этого сдвига картографического режима наблюдения в «Страшной мести», работа над которой совпала с написанием статьи «Несколько мыслей о преподавании детям географии»;

2) географический пейзаж степи как результат системы географической и исторической оптики в статьях «Арабесок» и в повести «Тарас Бульба»;

3) конкурирование скопических режимов в пейзаже, открывающем второй том «Мертвых душ».

Гоголь откликнулся именно на оптическую проблематику географии, которую представил в своей статье как науку исключительно зрительную, основанную на картах и словесных картинах. Насколько описанная в статье Гоголя географическая оптика нашла отражение в его художественной практике, предстоит выяснить в этой части книги. Исходной предпосылкой для такого исследования является установление географических источников гоголевского пейзажа, изучение предлагавшегося ими репертуара режимов зрения и обнаружение динамики внутри системы скопических режимов в прозе Гоголя.

Н. В. Гоголь

«Страшная месть» (фрагмент)