Гоголь и географическое воображение романтизма

Далеко от Украинского края, проехавши Польшу, минуя и многолюдный город Лемберг, идут рядами высоковерхие горы. Гора за горою, будто каменными цепями[378], перекидывают они вправо и влево землю и обковывают ее каменною толщей, чтобы не прососало шумное и буйное море[379]. Идут каменные цепи в Валахию и в Седмиградскую область[380], и громадою стали в виде подковы между галичским и венгерским народом. Нет таких гор в нашей стороне. Глаз не смеет оглянуть их; а на вершину иных не заходила и нога человечья[381]. Чуден и вид их: не задорное ли море выбежало в бурю из широких берегов, вскинуло вихрем безобразные волны, и они, окаменев, остались недвижимы в воздухе?[382] Не оборвались ли с неба тяжелые тучи и загромоздили собою землю? ибо и на них такой же серый цвет, а белая верхушка блестит и искрится при солнце. Еще до Карпатских гор услышишь русскую молвь, и за горами еще, кой-где, отзовется как будто родное слово; а там уже и вера не та, и речь не та. Живет не малолюдный народ венгерский

[383]; ездит на конях, рубится и пьет не хуже козака; а за конную сбрую и дорогие кафтаны не скупится вынимать из кармана червонцы. Раздольны и велики есть между горами озера. Как стекло, недвижимы они и, как зеркало, отдают в себе голые вершины гор и зеленые их подошвы[384] (I, 271–272).

1. Картографический импульс в пейзаже «Страшной мести»

Основным объектом исследования в этой главе будет пейзаж, открывающий XII главу повести «Страшная месть»; созданный в нем образ Карпат подан с «нечеловеческой» точки зрения и обладает чертами, позволяющими говорить о его картографической основе:

Далеко от Украинского края, проехавши Польшу, минуя и многолюдный город Лемберг, идут рядами высоковерхие горы… (I, 271).

Работа Гоголя над статьей «Несколько мыслей о преподавании детям географии» вклинилась в творческий процесс создания «Вечеров на хуторе близ Диканьки», и это отклонение писателя в сторону географии не прошло бесследно. Как будет показано, основной генератор статьи – «Шесть карт Европы…» К. Риттера – стал не только источником и визуальным прообразом художественного пространства в «Страшной мести», но и проводником картографического режима наблюдения, впервые проявившегося в этой повести.

Пейзажи до «Страшной мести»

Для того чтобы ощутить своеобразие картографического режима в пейзаже «Страшной мести», достаточно сравнить его с картинами природы, созданными Гоголем до этой повести.

Замысел «Страшной мести», согласно комментаторам, возник еще во время работы Гоголя над первой книжкой «Вечеров…»[385], а основная работа шла весной – летом 1831 г.[386] До «Страшной мести» были созданы все повести первой части «Вечеров…», среди которых – «Сорочинская ярмарка», «Майская ночь», а также вошедшая во вторую часть книги повесть «Ночь перед Рождеством»[387]. Первые две из названных повестей обладают развернутыми пейзажными описаниями, которые соответствуют категории открытых – безграничных – волшебных пространств в классификации Ю. М. Лотмана, однако источник этой безграничности – вынесенная вверх точка зрения – в них не обнаруживается. Два наиболее известных и много раз проанализированных описания полудня и ночи в Малороссии обычно воспринимаются как два варианта одного и того же пейзажа, как инвариант общей пространственной структуры повестей, рассказанных «паничем в гороховом кафтане»

[388].

Кроме общности восторженного условно-романтического тона, «бьющей на эффект красивости»[389], пейзажи сходны и в отношении позиции их наблюдателя, в восприятии которого они напоминают вытянутую вверх полусферу: купол в «Сорочинской ярмарке» и свод – в «Майской ночи». Собранность пространства в форму купола, как и указанный пространственный центр (полдень подразумевает верхнюю кульминацию солнца, а в ночном пейзаже собирающий пространство центр соотнесен с месяцем, который «посереди неба»), создает впечатление единого интегрального мира с признаком отграниченности от остального пространства. Его границы совпадают с географическими пределами Украины, с которой соотнесены день и ночь в открывающих описание восклицаниях: «Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии!» (I, 111); «Знаете ли вы украинскую ночь?» (I, 159). Даже при указании на безмерность пространства («неизмеримый океан, сладострастным куполом нагнувшийся

над землею» (I, 111); «Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее» (I, 159)), оно должно уместиться в форме купола или свода.

Рис. 2