Гоголь и географическое воображение романтизма

Метафорический ряд, который выстраивает Гоголь для описания «чудного вида» гор в пейзаже Карпат в «Страшной мести», также находит свое соответствие в «Картах…» Риттера. У Гоголя: «…не задорное ли море выбежало в бурю из широких берегов, вскинуло вихрем безобразные волны, и они, окаменев, остались недвижимы в воздухе»; «…белая верхушка блестит и искрится при солнце» (I, 272). У Риттера аналогия гор с морем отнесена к Шведо-Норвежским горам, или Северным Альпам: «Голая их поверхность сияет блестящею синевою; сей цвет, равно как и многие снежные бугры (Schneeflecken) и неправильные маковки (Spitzen), сообщает им вид морских волн, которые поднялись бурею и внезапно замерзли»[410].

Восходящая к Риттеру географическая образность в пейзаже Карпатских гор, как и фрагменты статьи, посвященные изучению рельефа, говорят в пользу того факта, что Гоголь воспринял картографию и сопутствующее ей описание как естественную составляющую литературного дискурса, вбирающего в себя и в себе образно перерабатывающего научную информацию. О подобном переплетении географической и художественной мысли свидетельствует еще одно текстуальное совпадение в статье Гоголя и в повести «Страшная месть», уже отмеченное исследователями[411]

. Для определения несоответствия между увлекательной областью географии и устарелым ее преподаванием писатель использовал в статье образ, отсылающий к финалу «Страшной мести», – грызущие кости мертвецы. В статье Гоголя говорится:

И не больно ли, если показывают им вместо всего этого, какой-то безжизненный, сухой скелет, холодно говоря: «Вот земля, на которой живем мы, вот тот прекрасный мир, подаренный нам Непостижимым его Зодчим!» – Этого мало: его совершенно скрывают от них и дают вместо того грызть политическое тело

, превышающее мир их понятий и несвязное даже для ума, обладающего высшими идеями (§ 1; курсив мой. – И. В.).

Под «безжизненным, сухим скелетом» Гоголь подразумевает физическую карту (скорее всего, это та же карта рельефа Европы из собрания Риттера, которую он в дальнейшем подвергает критике), схематически отражающую поверхность земли. В статье этот «скелет» противопоставлен разнообразным видам природы, с описания которых текст начинается и которые должны обосновать положение о том, что область географии «велика и поразительна».

Сам образ земли как скелета, понятие «скелетного очерка земли», которое встречается в статье два раза, может восходить к «Картам…» Риттера, где о горах, в частности, говорилось: «Везде отделяются от них отрасли, как ребра в остове»[412]. Впрочем, и Риттер здесь не был изобретателем метонимического сближения, а только повторял И. Г. Гердера: «Земля направляет свои оконечности и члены по направлению хребта горного; посему мы в праве назвать ее многоразличною массой, которая в многообразных слоях, примкнутых к своему скелету

, образовалась и впоследствии стала обитаемою»[413] (курсив мой. – И. В.). Выражение Гоголя «грызть политическое тело», таким образом, относится к теме картографических и географических образов, как и картографических практик, и является первичным в отношении «мертвецов, грызущих мертвеца» (I, 278). Интересно, что параллельно возникающая аналогично оформленная образность в «Страшной мести» появляется также в контексте «горного дискурса». Здесь Карпатские горы мифологизированы, однако в их описании есть и географические смыслы:

Слышится часто по Карпату свист, как будто тысяча мельниц шумит колесами на воде. То, в безвыходной пропасти, которой не видал еще ни один человек, страшащийся проходить мимо, мертвецы грызут мертвеца. Нередко бывало по всему миру, что земля тряслась от одного конца до другого; то оттого делается, толкуют грамотные люди, что есть где-то, близ моря, гора, из которой выхватывается пламя и текут горящие реки. Но старики, которые живут и в Венгрии, и в Галичской земле, лучше знают это и говорят: что то хочет подняться выросший в земле великий, великий мертвец и трясет землю (I, 278).