Гоголь и географическое воображение романтизма

Аккерманские степи Мицкевича существуют на грани миров – реального и символического: движение через пустынную степь – метафора жизненного блуждания и пути одновременно, так как «вожатый» – в звездах. Основное событие сонета, всплеск тоски по другому пространству – Литве, соотнесено с конкретным местом – Аккерманскими степями, давшими название сонету. Мицкевич довольно точно определяет географическую характеристику региона, которую воспроизводит через ощущения передвигающегося в пространстве человека – его взгляда, слуха, тактильных ощущений. Вначале физический опыт приобретается от зрения (зелень, багровый) и тактильных ощущений, на которые указывают глаголы плыть, нырять, тонуть

, образы волн и ветра. В определенный момент зрение отключается, и внимание сосредоточивается на слухе, которому становятся доступными почти недоступные звуки: «вьются журавли», «мотылек на травке шевелится», «ползет змея» (в оригинале: «słyszę ciągnące żurawie», «motyl kołysa na trawie», «wąż śliską piersią dotyka się zioła»). Напряженное состояние субъекта разрешается разочарованием, однако в этом кульминационном моменте абсолютной тишины преодолевается порог между физическим и метафизическим в образе степей: они становятся местом поэзии.

Уже отмечалось, что основное событие в описании степи в «Тарасе Бульбе» – это перенесение смысловой нагрузки с объекта на точку зрения – проявление субъекта. Кто он?

Существует свидетельство П. В. Нащокина о том, что включить в повествование «Тараса Бульбы» описание степи Гоголю «внушил» А. С. Пушкин: «Пушкину какой-то знакомый господин очень живо описывал в разговоре степи. Пушкин дал Н. Гоголю послушать и внушил ему вставить в Бульбу описание степи»[513]

. Кажется, что некоторые детали из рассказа очевидца степей Гоголь на самом деле использовал, «например, степные пожары и лебеди, летящие в зареве по темному небу, как красные платки»[514]. Эти детали работали на создание эффекта непосредственного наблюдения пейзажа степи. Однако роль Пушкина в степном сюжете Гоголя, как представляется, примечательна и в другом отношении.

Параллельно «Тарасу Бульбе» и статьям по украинской истории пишется статья «Несколько слов о Пушкине»[515]

, в которой творческий путь поэта выстроен именно как путь в географическом пространстве – от Кавказа к русским равнинам. Кавказу отводится роль вдохновителя и «освободителя» мыслей поэта:

Судьба как нарочно забросила его туда, где границы России отличаются резкою, величавою характерностью; где гладкая неизмеримость России перерывается подоблачными горами и обвевается югом. Исполинский, покрытый вечным снегом Кавказ, среди знойных долин, поразил его; он, можно сказать, вызвал силу души его и разорвал последние цепи, которые еще тяготели на свободных мыслях (VIII, 50–51).

Логика связи между пространством и поэтическим даром, которой руководствуется Гоголь, обосновывает зрительные впечатления поэта в качестве источника творчества. Согласно С. Лейтон, для современников «Кавказский пленник» послужил «открытием Кавказа», стал источником географии, успешно соперничая с научными описаниями[516]

. Однако Гоголь делает упор не на том, как Пушкин творит географические образы, а на более скрытых связях между природой и человеком. Эти связи предусмотрены в пределах геоисторической парадигмы, в которой народ и окружающий его природный мир взаимодействуют в одном организме пространственной единицы. Гоголь пишет о народности поэзии Пушкина, ее связи с русским пейзажем, но импульсом к развитию этой поэзии парадоксальным образом оказывается возвышенный пейзаж Кавказа, образ которого согласован в своей возвышенности с идеей Гоголя о том, что «только народ сильный жизнью и характером ищет мощных местоположений или что только смелые и поразительные местоположения образуют смелый, страстный, характерный народ» (VIII, 42). Статья «Взгляд на составление Малороссии», в которой эта мысль сформулирована, в «Арабесках» непосредственно предшествует «Нескольким словам о Пушкине». В одном Гоголь несомненно прав: встреча с географическим чужим позволяет прояснить собственную идентичность[517].