《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

Повиновался Фёдор всему нутру своему, коие велело укрыться в ближайшем пролёте. Так и поступил юноша. Отчего-то он сторонился того неведомого зрелища пуще пламени.

Наконец, пик этого безобразного звучания пошёл на убыль, отдаляясь в холодных коридорах. Лишь сейчас Басманов заметил, что всё те страшные мгновенья он стоял, затаив дыхание.

Фёдор провёл рукой по лицу и тяжело вздохнул.

«Кто, ежели не…»

Басманов сглотнул и осторожно вышел в коридор. По полу тянулась прерывающаяся полоса. В слабом огне настенных факелов она казалась чёрной.

- Чему быть суждено… - промолвил он вслух, проводя рукой по лбу.

Фёдор поднялся к царским покоям. По встревоженным лицам суровых рынд, Басманов тотчас же уяснил – скверно дело, ох, скверно.

Юноша переступил порог царской опочивальни и отдал низкий поклон. Царь сидел в кресле, устланное медвежьей шкурой. На опущенные кисти тонули во мраке.

Иоанн жестом указал на такое же резное кресло пред собой, поднеся на свет самоцветы на кольцах, на которых отчётливо виднелась кровь.

Фёдор силился никак не перемениться в лице с того, и молча занял место напротив владыки. Иоанн испытывающе да едко глядел на своего слугу. Казалось, на его устах застыло премного желчи и гнева, которые вот-вот исторгнуться в оглушительной ярости.

Юноша держался под этим взглядом, полной лютой ненависти. Боле того, опричник даже не подавал виду, что видит, как на посохе позади кресла царя блестит незастывшая кровь.

Молчание нарушил Иоанн хриплым тяжким вздохом.

- Ты, верно, тоже чтишь меня кровавым злодеем? Тираном? – спросил царь, плавно водя руками пред собой.

Руки его не унялись от дрожи, что не ускользнуло от взора Фёдора.

«Тоже?...»

Басманов едва заметно свёл брови и мотнул головой.

- Нет, царь-батюшка. – ответил юноша.

Иоанн хрипло усмехнулся, услышав тот ответ, да едва заметно помотал головой, да поднялся с кресла.

Юноша взволнованно свёл брови, заметив, что ныне Иоанну до своего кровавого посоха сподручней дотянуться будет. Та тревога на лице опричника вспыхнула боле, нежели того желал сам Фёдор. В то же мгновенье резкий ударь наотмашь ожёг, точно огнём щёку Басманова.

Фёдор плотно стиснул зубы, едва ли не прикусив язык свой до крови. Опричник не дерзнул поднять взгляда. Во мраке, под столом тонули опрокинутые со стола кувшин да кубки.

Едва юноша вглядывался в клочок изорванного письма, до боли напрягая глаза, окутанные тьмой, Иоанн вцепился с неистовой силой за волосы юноши да поднял его светлый лик на себя.

- В глаза смотри государю своему! – грозно процедил Иоанн сквозь зубы, выпуская волосы Фёдора со странной дрожью, будто бы два желанья в один миг охватили тело его.

Иоанн тяжело вздохнул, медленно проходя по комнате, обернувшись спиной к Фёдору. Юному опричнику оттого не делалось покойнее – буквально всем нутром чуял он на себе пристальный взор разгневанного царя. Да притом, в той ярости, в той бесовской злости слышалась боль, с которою у нас обрывается сама душа.

Фёдор молча сидел, пребывая в тревожном замешательстве. Невольно припомнил он слова немца накануне, и словно по жестокой шутке, ничего не приходило на ум, что молвить.

Иоанн медленно обернулся к Фёдору и приблизился к нему. Грубо взял за подбородок да поднял лик юного опричника выше, точно желал оглядеть его, будто бы впервые. Страхи наполняли сердце и тело юноши, да не смел Басманов противиться.

Вновь резкий смех, преисполненный отчаяния и удивительного смирения, присущая лишь разрушенным душам, сорвался с губ Иоанна.

- Аж противно. – презрительно бросил царь, резко отстраняя свою руку от лица юноши.

На белоснежной коже остались следы крови.

Безмолвно Иоанн обошёл юношу со спины и обрушил свои руки ему на плечи.

Фёдор бросил короткий взгляд на выход, но верно, именно с того, что точно ведал – без воли на то царской не покинет он сих покоев.

- И как же ступаться с тобою? – спросил меж тем Иоанн себя ли, незримого гостя, чьё присутствие буквально стояло в воздухе – неведомо.

Да ясно было одно – не к Фёдору то вопрошал царь.

Басманов почуял, как Иоанн опускается рукой своей с плеча его. Лютый холод пробил юношу – он было порывался встать, да и одной руки владыки достаточно было, чтобы мёртвою хваткой удержать Басманова на месте.

С тем же мгновенным порывом царь выхватил нож из-за пояса юноши. Холодная сталь лизнула белоснежную шею, касаясь её ровно на столько, чтобы не пронзить этот драгоценный шёлк кожи.

Фёдор замер, затаив дыхание.

- Своею волей, - тихо произнёс Иоанн, подавшись едва ли не к самому уху юноши, - я учинил порядок на земле своей… И ныне вот такая… - лезвие дрогнуло, скользнув по шее, - нынче это большая милость. Ты не страшись, Феденька… Молви же мне, оказать тебе эту милость?

Юноша едва шевелился. Ведал он, каков ныне вес будет у каждого слова, молвленное им в эту ночь. Сталь вновь дрогнула, и тем всё переменилось.

Фёдор прикрыл глаза, отдав голову назад.

- Ежели вам то угодно. – произнёс Басманов, и, верно, Иоанн лишь по губам то мог то прочитать, ибо едва ли слышен был голос юноши.

- Ежели мне угодно?... – усмехнулся царь.