С тем и вышел юноша в коридор, да подивился нелепости зрелища пред собою. Супротив дверей его на полу голом лежал холоп, подложив руку под голову.
- Эй! – Басманов слабо пнул мыском сапога своего в бок крестьянина. – Развалился, киселяй псоватый!
Холопа точно ожгло огнём – в миг встрепенулся, да запятился назад.
- Вас, Фёдор Алексеич, - забормотал спросонья холоп, - великий князь и царь всея Руси к себе жаловал!
- А чего же ты, пёс поганый, дрых тут, заместо того, чтобы известить меня? – спросил Фёдор, положив на рукоять оружия руку.
- Так ведь это! – уж выставил руки холоп, готовясь защищаться. – Так ведь сам государь строго-настрого запретил сон ваш, барин, тревожить!
Юноша вскинул бровь, да с тем и направился к государю.
Иоанн уж восседал на троне в облачении монарха. Подле него покоился неизменный посох резной.
- Велели явиться, добрый государь? – спросил юноша, приблизившись к владыке.
Иоанн подал руку, и Басманов припал губами к кисти.
- Молви-ка мне, Федя… - начал было царь, да поднял взгляд, ибо в коридор вбежала нелепая фигура Стёпки-заики.
Басманов приметил перемену на лике государевом, да обернулся следом.
- Не вели казнить, светлый государь, вели же добрую весть молвить! – произнёс Стёпка, да притом речь его была стройна и ладна.
Иоанн свёл брови, кивнул, повелевая продолжить.
- Святой отец к вам пожаловал! Отец Филипп! – доложил Стёпка, и вновь речи его была вольна от прежнего недуга.
Примечание к части
Подписывайтесь на телегу: https://t.me/lavkamyasoи на группу с моими рисунками: https://vk.com/chase_dreams
Подайте на хлеб, люди добрые: https://www.donationalerts.com/r/jack_gelb
Земной поклон!
Примечание к части
Подайте на хлеб, люди добрые: https://www.donationalerts.com/r/jack_gelbЗемной поклон!
Глава 3.2Во мгновенье ока Иоанн покинул престол и метнулся к дверям. Фёдор следовал за государём, точно был его тенью.
«Прибыл…»
Царь пронёсся стрелою к коридору, как вдруг завидел вдалеке фигуру в чёрной рясе. Сердце иначе забилось от одного лишь вида столь жданного, желанного гостя. Святой отец был удивительно бледен ликом. Светлые волосы его уж схватила седина, пощадою обойдя несколько прядей светло-русыми. Белая борода ниспадала Филиппу на грудь, едва не доходя до деревянного креста на простецкой бечёвке.
Скромное одеяние монаха падало до пола, делая старца больше похожего на святой образ, нежели на человека из плоти и крови. Взгляд был омрачён безмолвной и тяжёлой скорбью. Муки и терзанья души его осели глубокими морщинами на лице.
Великий царь превосходил в росте своих воевод, оттого завелось обыкновение – взгляд Иоанна свысока извечно преисполнялся жестокой гордости. Ныне же тёмные очи глядели иначе. Впервые за долгие лета явилось слабое мерцание надежды, трепетной и кроткой.
Иоанн сложил руки и протянул старцу, смиренно склонив голову. Фёдор последовал примеру государя своего, и также безмолвно вопрошал благословения. Филипп осенил государя, а затем и юношу крестным знамением.
После того Иоанн вздохнул, уверовавши, что пред воистину стоит друг его старинный. Царь тотчас же крепко обнял святого отца, и стоило лишь на малость отстраниться, холод сковал лицо государя.
- Ежели очи мои не лукавят, - произнёс царь, не видя и проблеска собственной радости в глазах Филиппа, - супротив воли явился ты.
- Признать мне сложно ныне Московское али иные княжества. Такое учиняется... – ответил святой отец, да перевёл взгляд на опричника, что всё то время стоял подле государя.
Фёдор едва заметно повёл бровью соболиной, да уста дрогнули едва-едва. Лик же государя омрачилось холодом.
- Неужто оно стоит того? – спросил Филипп.
Иоанн глубоко вздохнул – его плечи тяжко опустились, да жестом повелел следовать святого отца за собою. Фёдор отдал поклон, поцеловал руку государю и оставил их.
…
Притихла Москва, затаился люд по дворам своим, лавкам да усадьбам. Ступали копыта по улице, да присвистывалась песенка-считалочка. Покачивались обрубки мётл и волчьи головы у грозных опричников, покуда следовали они навету, полученному накануне, точно стая волков следует по кровавому следу.
- Хочешь-не хочешь, выпадает… - тихо произнёс Фёдор Басманов, вглядываясь в резные ставни, наглухо затворённые.
На крыльце стояли двое – мужик да бабка. Оба в лохмотьях, да озираются на дверь господскую, то и дело, боясь, яко отворят да выследит их барин. Афанасий Вяземский отстегнул с пояса кошель и кинул мужику. Крестьянин тотчас же поймал свои серебряники, указал на дверь, да пустился прочь с глаз опричников с перепуганною бабкой своей.
Алексей Басманов первым спешился. Лошадей своих ни он, ни иные опричники привязывать не стали. Тишь стояла, оттого и слышно было на всей улице, как слуги государевы послезали с лошадей.
Жалобно скрипнули ворота, покуда отворил их Басман-отец. Резко присвистнул Фёдор, разрезав замеревшую тишину, и тотчас же вняла тому знаменью братия.
Ворвались они в дом, сметя с петель двери.