《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

Трели трещоток разнеслись над самым ухом Алексея Басманова. Чудом изворотились скоморохи, отскочив от тяжёлой руки опричника, да пустились в пляс. Не было в них никоей боязливости – подшучивали дураки над боярами да воеводами, украдкой подглядывая лишь на величественную фигуру на троне. Покуда мягкая улыбка теплелась на губах великого государя, забава та продолжалась, и то и дело ко столам опричнинной братии подскакивали и тотчас отбегали музыканты да плясуны.

Алексей Басманов вытер рукою усы, по которым стекало сладкое вино да всё поглядывал распахнутые двери в залу. Духота стояла в палате, перенасытившаяся жаром от дичи да рыбы поданной.

- Чего ж, Алёш, не весело тебе? – спросил государь.

Иоанн мягко улыбался, следя взглядом своим тёмным за безумною игрой красок скоморох.

- Федька опять шляется где-то. – вздохнул Басманов, чуть откинувшись назад.

Государь заулыбался пуще прежнего.

- Пущай шляется. – взмахнул царь рукой, унизанной перстнями, да и продолжил глядеть за дураками ряженными.

Один из скоморох, выряженный по особому замыслу какому-то, уж было начал приставать и к краичим, что разносили чаши с вином. Лицо его скрывала маска, к которой крепились длинные косы, что уж пылились и перепачкались к низу, ибо волочились они прямо по полу. На шее навешано было бус столько, что звенели они, стуча друг о друга при каждом шаге, что и о говорить о той резвости, коей придавался скоморох!

Длинное одеяние его походила на женский сарафан, красная ткань коего, исшитая бисером да атласными лентами.

Раз уж лицо танцора сокрыто было маскою, все движения его были сделаны с большим размахом, нежели должно было.

Подскочил он к краивчим, да и взял в руки свои чаши. Держа серебряные те кубки в руках, низко поклонился, едва ли не расплескав питие прямо на одеяния опричников. Так и обходил престранный скомарох весь стол – иного за плечо трепал, иному – подавал кушанья вместе с краичими, иного косами заденет, будто бы ненароком, да как даст дёру от тяжёлой руки опричников.

На забаву резвились дураки да музыканты – то видно было по царскому выражению лица – пресыщенное да спокойное. Вместе с братией пил Иоанн, поднимая чашу свою над столом, да с душою смеялся над сказами соратников своих.

В том шуме да гаме немудрено было и затеряться и пёстрому скомороху да Ивану Булатову, кои в самом деле едва не сцепились в драке. Виной тому была шутка ли, али нечаянность да неуклюжесть, да не совладал танцор с косами, что волочились за ним, да споткнувшись окропил вином одеяние Булатова.

Опричник было выругался, да подскочил, дабы проучить ряженного дурака, да осадили собратия его.

- Больно много чести, на холопа-то гневаться! – произнёс соратник Булатова.

Опричник сплюнул на пол, да и сел обратно за стол.

- Чёрт с ним! – отмахнулся Иван, почесав подбородок свой, заклеймённый ожогом.

Перед лицом государя мелькали десятки образов, да помимо того приближённые князья прямо сейчас держали с ним речь, давая волю раскатистым басам своим, но зоркий взгляд Иоанна глядел сквозь весь стол на Булатого.

Не мог никто заметить той перемены в лице государя – то лёгкая тень, омрачившая искрящееся веселие, тот короткий вздох сожаления не мог заметить никто.

Разве что скоморох, видно, от провинности своей, лишь описал круг подле государя, да с тремя земными поклонами взял да удалился посреди пира.

…

Закат ныне разродился алым пламенем. Густой свет этот заливал небеса, окрашивая золочёные купола малиновыми отблесками.

Солнце лениво заваливалось где-то далеко, в заснеженный лес, что раскинулся редкими клоками мелколесий вблизи Александровской Слободы. Протоптанные да выезжанные санями догори тянулись голубыми нитями, расползаясь во все стороны. Чёрные силуэты повозок плавно плыли по снегам, спеша возвратиться засветло.

Уж вечерело. Косые лучи позднего солнца, что уже коснулось дальних лесов, освещали Александровскую крепость. Окрасились багрянцем белые стены да башни, внутренний двор затопила густая тень.

Окна бросали длинные мутные пятна света, исполосовав коридор, по которому быстрым, но твёрдым и уверенном шагом шёл Фёдор. Полы чёрного одеяния его вздымались от каждого шага. Правая рука его покоилась на сабле, в то время как левой он плавно и свободно размахивал при ходьбе.

Проходя по коридору, он рассекал собою косые лучи, оттого лицо его переменялось – то оно загоралось багрянцем уставшего солнца, то окуналось в тенистый мрак.

Войдя в тронный зал, юноша не привлёк к себе особого внимания – лишь заскучавшие рынды обернулись на молодого опричника. Признав в нём Басманова, дали пройти дале, и вновь мины их приняли холодно-скучающее выражение.

Взору Фёдору открылся стол, устланный картами. Вокруг него склонились чёрные силуэты – то были опричники. Тут же был и отец Басманова, и князья Хворостин да Вяземский, поодаль стоял Васька Грязной, коий уж не улавливал, о чём толкует братия.