Во главе возвышалась фигура царя. Руками он опирался о край стола, склонив свою голову. Он молча внимал Вяземскому, что стоял подле государя. Речь князя мерно лилась, и царь изредка кивал, покуда взгляд его, мрачный и тяжёлый, был опущен вниз.
Иван Булатов был подле друзей своих, и стоял он несколько поодаль от государя. Как и все опричники, был он при оружии – с пояса свисал скрученный хлыст да сабля. Он-то первым и заметил Фёдора, явившегося на собрание то, не будучи вызванный волею царской. Опричник искривил лицо своё, заклеймённое ожогами, в презрении, когда заметил появление юноши. Иван отвернулся в одному из друзей своих, дабы сокрыть выражение своё от глаз Фёдора.
Басманов же не обращал внимания на постороннее, лишь устремил взгляд свой на государя. Царь поднял голову, лишь взглядом приветствуя пришлого опричника.
Фёдор отдал земной поклон, и когда поднял юноша лицо своё на государя, Иоанн коротким жестом взмахнул, даже не глядя в сторону Вяземского. Князю пришлось подчиниться царской воле да умолкнуть, но взгляд его устремился на юношу.
- Светлый и мудрый государь мой, - произнёс Басманов, не придавая внимания никому, кроме лишь Иоанна.
Фёдор оглянулся на братию опричников в тёмном одеянии, будто бы лишь сейчас заметил братию опричников.
- Не исполнив воли моей явиться смел, отрок Басманский? – спросил Иоанн, вздыхая с великой тяжестью, едва ли не с гневом в голосе.
- Великий и предобрейший государь!... – было взмолился Фёдор, да прервал его царь резким ударом о стол.
- Умолкни. Да сделай, что должно. Булатов! – резко окрикнул Иоанн, и голос его, сильный и звучный, разнёсся гулким эхом под сводами царской палаты.
Опричник, коего обозвал государь, тотчас поднял голову и обратил взор свой на Иоанна. Царь щёлкнул да указал на Фёдора.
- Без тебя не управиться Федьке. – произнёс Иоанн, указывая обоим на дверь.
Басманов, точно всё ещё в оторопи от резкости да грубости речи царской, шагнул назад. Поджав губы, обернулся он на спутника своего Ивана, а с тем и на длинный коридор. Свет уж не лился из окон – не далёк был тот час, когда весь царский дворец погрузится во тьму, и светом будет лишь жаркий пламень факелов.
Вышли Фёдор с Иваном с царского собрания, и путь свой держали сквозь уже потемневший коридор. За окном мрачнели сумерки.
- С каким же велением государя не управились, Фёдор Алексеич? – усмехнулся Булатов.
- Да вот же, Иван Иваныч! – вздохнул Басманов, подыгрывая тону спутника своего. – Одно дело – изловить крыс во дворце царском, иное же – воздать им по заслугам.
- И в чём же уличили ту крысу, с коею расправиться не под силу тебе? – насмешкою бросил Иван.
- Как спустимся мы, всему вразумеешь. – ответил Фёдор, продолжая вести Булатого под землю.
Путь их постепенно мрачнел. С каждою ступенью воздух становился всё тяжелее. Тьма сгущалась. Редкие факелы освещали неровную каменную кладку низких потолков. Каждая неровность блестела огненными гранями, очерчивая края.
Булатов заметил открытую решётку в дальней камере. Как и подумалось Ивану, Фёдор повёл его именно в ту сторону. Опричники прошли мимо решёток, за которыми страждущие узники были ни живы, ни мертвы. Бледные нагие фигуры застыли в своих оковах, не в силах прервать своего мучения голодом, холодом и глубокими изувечиями.
Иван встал на пороге решётки. В углу лежала бесформенная куча грязного трепья, коию с трудом можно было назвать человеком – столь слаб был свет, что достигал глубин камеры.
Булатов переступил порог и оказался внутри мрачного каменного мешка, в котором смерть уже оставила своё холодное дыхание.
Неясным естеством ощутил вдруг Иван холод, пробивший его по спине. То был призыв чисто звериной природы, но было поздно – не успел Булатов и обернуться, как ощутил жгучую боль у себя под сердцем.
Иван не помыслив ни мгновения хотел было выхватить саблю свою, но не смог – та глухо рухнула на пол, застланной погнившей соломой. Булатов видел рваный край ремня своего, который, видно, срезал Фёдор.
- Мразь псоватая! – выругался Иван, стиснув зубы до скрипу.
Не дав Булатову задеть себя, Фёдор ловко изворотился от шаткого удара вслепую, да успел клинок свой обернуть в ране.
Иван слабо пошатнулся, но устоял на ногах, хоть и взревел от боли. Если бы Булатов бросился на Басманова несколько живее, превозмогая адскую боль от нанесённой раны, быть может, опричники бы и сцепились бы в борьбу, да Фёдор был проворен, как сам чёрт из преисподней.
Мгновенной тенью он пролетел, оказавшись по ту сторону решётки. Секунда промедления – и Булатов бы огрел хлыстом руки юноши, да тому не суждено было случиться в ту ночь – Басманов запер замок, оставив Ивана запертым наедине с горой окровавленной ветоши.
На следующее утро Малюта по личному велению великого царя всея Руси спустится в подземелье царского дворца и совершит обход свой. Опричник поднимется в покои государя – ещё не занялась заря, но государь будет уже готов нести службу Господу.