Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве

Еще совсем юными Арюна Хамагова и Толкунбек Кудубаев начали свой путь в двух столицах с получения ограниченного вида на жительство – временной прописки. Этот статус помещал их в «серую зону» среди миллионов ленинградцев и москвичей[760]. Лимитная прописка, предлагаемая работодателем и включающая предоставление места проживания, должна была продлеваться ежегодно и была привязана к конкретной работе. Советский режим хранил в тайне число жителей с лимитной пропиской, а подчас скрывал само существование лимита прописки, даже несмотря на то, что с 1976 по 1978 г. только в Москве фабрики и предприятия приняли и зарегистрировали 178 тыс. рабочих[761]

. На рубеже 1980-х гг. московский Комитет по труду и социальным вопросам рассматривал лимитчиков уже не как решение проблемы хронической нехватки рабочей силы, а как дополнительную нагрузку на ресурсы, особенно на жилье. Предпочтительной стратегией стало повышение эффективности труда, а не увеличение числа рабочих. Неясно, было ли это вызвано тем, что молодых рабочих славянской национальности стало меньше и в Москву приезжало все больше выходцев из Кавказа и Центральной Азии[762]. Однако лимитчики сохранили свободу действий; как показала Эллиотт, они обращались, часто успешно, в Московский городской совет с ходатайствами об улучшении жилищных условий и по другим вопросам[763]

. Несмотря на то, что статус привязывал их к месту работы, различия в заработной плате и условиях жизни у лимитчиков и людей на постоянных должностях в Ленинграде и Москве не были такими большими, чтобы заставить первых выражать недовольство условиями, и в результате они оставались в центрах Советского Союза.

Но Хамагова, которая всегда мечтала о жизни в Ленинграде, была занята вопросом получения постоянной прописки, как и Кудубаев, вскоре после своего приезда в Москву осознавший, какие возможности открывала перед ним советская столица – от высоких зарплат до насыщенной культурной жизни. В перерывах между походами по музеям и днями рождения Кудубаев и его друзья искали способы получения постоянной прописки. Поступление в вуз, как в случае с Хамаговой десятью годами ранее, казалось самым очевидным путем. Они обсуждали еще одну распространенную стратегию, но отказались от нее из-за неуверенности в себе: жениться на москвичке[764]. Только когда Кудубаев вернулся в Ош в 1989 г., с сожалением отказавшись от высшего образования ради семьи, он вспомнил, что ему рассказывали о том, что кавказцы относительно легко получали постоянную прописку при помощи взяток. Грузины, армяне и азербайджанцы установили связи в ленинградских и московских райсоветах. По словам Эрика Скотта, грузины активно занимались подделкой паспортов, что выручало тех, кто хотел переехать в любую точку СССР[765]

. Терентий Папашвили до переезда в Ленинград из Кутаиси (Грузия) знал о такой подпольной практике: «Я слышал, что, когда люди хотели получить прописку, имела место коррупция. Чиновники просили определенную сумму денег за выдачу временной прописки»[766]. Папашвили никогда не проверял это на собственном опыте. Он приехал в статусе лимитчика, оформленном через брата жены, возглавлявшего ленинградскую строительную компанию, и мог продлевать этот статус по желанию.

Все эти махинации и связи могут объяснить, почему другие грузины, не входившие в число студентов и специалистов, которых опрашивали для нашего проекта, не упоминали о проблемах с пропиской. Важа Гигулашвили, приехавшая в Москву в 1974 г. специально для того, чтобы найти для себя и мужа более высокооплачиваемую работу, чем дома, вспоминала, не вдаваясь в подробности: «У нас были все юридические документы, необходимые для проживания в Москве, и мы не имели никаких проблем. Тогда было очень легко получить временную регистрацию, поэтому она у нас тоже была»[767]

. Элисо Сванидзе, в 1975 г. приехавшая в Ленинград работать в супермаркете, куда ее устроила сестра, беззаботно говорила о своем статусе: «У меня была прописка, потому что без нее я не смогла бы работать. Мои друзья помогли мне ее получить, и я получила ее без проблем»[768]. С другой стороны, Ирма Баланчивадзе, в 1980 г. приехавшая вместе с мужем в Москву работать на овощном рынке, но в итоге занимавшаяся двумя своими детьми полный рабочий день, просто заявила: «Никто никогда не спрашивал у нас документы», поэтому они так и не получили их[769]. Приезжие из Средней Азии и Кавказа отмечали, что арендовать квартиру у местных жителей в позднесоветский период было легко без каких-либо документов. В 1980-х гг. для этого существовали специальные «агентства». Подобно Баланчивадзе, многие предполагали – или надеялись, – что отсутствие прописки не повлияет на их длительное проживание в обеих столицах.