Читаем Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве полностью

Те, у кого не было установленных семейных или общественных связей, считали, что выбор связей имеет решающее значение для поддержания баланса между домом и крупными городами вдали от дома, между безопасностью, стабильностью и амбициями. Почти все мигранты, опрошенные для этого проекта, говорили о связях с земляками как о первом уровне чувства, что «свои» где-то рядом в двух столицах. Земляки, термин, придуманный в XX в. для обозначения кругов односельчан в индустриализирующихся российских городах, теперь обозначали круг людей, которые связаны единым этническим происхождением. Так себя называли люди одной национальности, переехавшие в Ленинград, Москву и другие крупные советские многонациональные города[743]. Земляки оставались решающим фактором в формировании опыта интеграции мигрантов, особенно с учетом повсеместного недовольства «аурой привилегированности» коренных ленинградцев и москвичей[744]

. Фуад Оджагов вспоминал, как москвичи в его университетских аудиториях самодовольно демонстрировали научную подготовку, полученную в элитных школах, и свысока смотрели на чужаков во время общения, если вообще когда-либо общались с приезжими. Азамат Санатбаев назвал москвичей «капризными людьми», которые сильно обижались на все, что было им не по нраву, и никогда не считали его равным на протяжении многих лет пребывания в столице[745]. Сауле Искакова вспоминала, как рада была получить приглашение на обед от своего профессора, коренного ленинградца, но затем за столом он и его друзья задевали ее, говоря, что «нерусские подрывали российскую экономику» в начале 1980-х гг., когда субсидии, выделяемые для периферийных регионов, якобы сдерживали развитие центра[746]
.

По рассказам мигрантов, небольшое количество «коренных» ленинградцев и москвичей, живших в университетских общежитиях, как правило, избегали общения с чужаками. Чувство превосходства коренных жителей было заметно и в общении с университетским персоналом. Жылдыз Нуряева вспоминала об унижениях со стороны сотрудников, когда она приехала в МГУ в 1983 г. После того как Нуряева попросилась к ректору, выделявшему жилье, секретарша закричала: «Вы, горцы, ошибаетесь, если думаете, что можно увидеть ректора без разрешения!»[747] Возникали столкновения и с враждебно настроенным персоналом столовой. Нуряева рассказала историю о том, как к ней и нескольким приезжим студентам подошел дворник и ударил их метлой по ногам, разглагольствуя о «нехристях». Русские иногородние студенты, знакомые с таким поведением зазнавшихся москвичей, утверждала Нуряева, извинялись за то, что ей пришлось подвергнуться оскорблениям.

Системы образовательных квот облегчали «землякам» пути в столицы, направляя значительное количество студентов из каждой республики в институты и университеты Ленинграда и Москвы[748]

. Арьян Ширинов, когда начал учиться в ленинградском ПТУ, познакомился с другим таджиком с Памира, который оставался его самым близким другом на протяжении всего времени пребывания в городе; по его словам, «земляки были другими: они всегда ближе»[749]. Гульнара Алиева вспоминала о начале своей студенческой жизни: «[Когда] я пришла в общежитие, я познакомилась с другими кыргызскими девушками. Земляки мне очень помогли. Они были старше меня и уже какое-то время учились там». Но и она не осталась в долгу: она помогала новоприбывшим, или «зеленым», «землякам», особенно выходцам из маленьких деревень, которым не хватало опыта жизни в большом городе, который был у нее, так как она выросла во Фрунзе[750]
.

Мигранты говорили о связях между земляками в общежитиях как о факторе, который обеспечивал им комфорт, дружеское плечо и чувство безопасности в стремлении расширить сеть знакомств. Оджагов ценил, что его земляки – из лучших русских школ Баку – сопровождали его на ежемесячные обеды в дипломатическом представительстве Азербайджанской ССР в Москве. Он застенчиво признал, что эти мероприятия предназначались для тех, кто был связан с коммунистическим руководством. Алекс Коберидзе ходил на более обыденные встречи кавказцев и азербайджанцев, которые регулярно проходили в гостинице «Октябрьская», и приводил с собой несколько приятелей по общежитию. Эти люди были основным кругом его общения[751]. Алиева, как и большинство мигрантов, вспоминала о «земляках», которых можно было найти в многонациональных студенческих сообществах. Она рассказывала, как подружилась с русскими, корейцами, эстонцами и узбеками во время «загородных поездок на картошку» (для сбора урожая), организованных ее преподавателями. В конце концов Алиева дистанцировалась от своего землячества: «Все много пили, а кыргызские ребята постоянно заигрывали со мной. Они провожали меня до моего общежития, но я не хотела иметь с ними ничего общего»[752].

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»

Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами
Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС. Дэвид Эдмондс — режиссер-документалист, Джон Айдиноу — писатель, интервьюер и ведущий программ, тоже преимущественно документальных.

Джон Айдиноу , Дэвид Эдмондс

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Политэкономия соцреализма
Политэкономия соцреализма

Если до революции социализм был прежде всего экономическим проектом, а в революционной культуре – политическим, то в сталинизме он стал проектом сугубо репрезентационным. В новой книге известного исследователя сталинской культуры Евгения Добренко соцреализм рассматривается как важнейшая социально–политическая институция сталинизма – фабрика по производству «реального социализма». Сводя вместе советский исторический опыт и искусство, которое его «отражало в революционном развитии», обращаясь к романам и фильмам, поэмам и пьесам, живописи и фотографии, архитектуре и градостроительным проектам, почтовым маркам и школьным учебникам, организации московских парков и популярной географии сталинской эпохи, автор рассматривает репрезентационные стратегии сталинизма и показывает, как из социалистического реализма рождался «реальный социализм».

Евгений Александрович Добренко , Евгений Добренко

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Холодный мир
Холодный мир

На основании архивных документов в книге изучается система высшей власти в СССР в послевоенные годы, в период так называемого «позднего сталинизма». Укрепляя личную диктатуру, Сталин создавал узкие руководящие группы в Политбюро, приближая или подвергая опале своих ближайших соратников. В книге исследуются такие события, как опала Маленкова и Молотова, «ленинградское дело», чистки в МГБ, «мингрельское дело» и реорганизация высшей власти накануне смерти Сталина. В работе показано, как в недрах диктатуры постепенно складывались предпосылки ее отрицания. Под давлением нараставших противоречий социально-экономического развития уже при жизни Сталина осознавалась необходимость проведения реформ. Сразу же после смерти Сталина начался быстрый демонтаж важнейших опор диктатуры.Первоначальный вариант книги под названием «Cold Peace. Stalin and the Soviet Ruling Circle, 1945–1953» был опубликован на английском языке в 2004 г. Новое переработанное издание публикуется по соглашению с издательством «Oxford University Press».

А. Дж. Риддл , Йорам Горлицкий , Олег Витальевич Хлевнюк

Фантастика / Триллер / История / Политика / Фантастика / Зарубежная фантастика / Образование и наука