Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве

Некоторые азербайджанцы женились на русских. У меня были друзья, которые женились на русских женщинах. Очень быстро женились. Кто-то потом развелся, кто-то продолжает жить. У некоторых была установка – остаться в Москве, жениться и остаться в Москве. Получить прописку, квартиру, карьеру. У меня был товарищ, который женился на дочери генерала. Он, правда, потом спился и умер. В Москве, конечно, было много шансов для карьеры[776].

Конечно, немногие браки в Москве приводили к таким тяжелым последствиям, но процент разводов был примерно в два раза выше, чем в других городах страны. Но влияние брачной миграции на эту статистику оставалось анекдотичным. «Брачные мигранты» могли, как полагал Оджагов, использовать первый брак как ступеньку к постоянной жизни в Москве, которая может включать в себя поиск более подходящего партнера. Углубленное изучение данных о браках, проведенное в эпоху гласности, показало, что «брачные мигранты» в Москве обеспечивали стабильный приток от 35 до 65 тыс. новых жителей ежегодно. Нерусские москвичи чаще, чем русские, вступали в брак с «чужаками» из своей этнической группы, часто с кем-то из своей родной республики. Эта тенденция была особенно выражена среди армян, которые в 10,6 раз чаще, чем население в целом, вступали в брак с немосквичками[777]. В целом, однако, наибольшее количество брачных мигрантов прибыло из других регионов России, причем главной их общей характеристикой является высокий уровень образования (вероятно, пары, познакомившиеся в студенческие годы). Исследование признало, что не может дать представление о том, сколько браков было «фиктивными».

Прописка сохранила важную социальную и символическую роль, вне зависимости от того, была ли она востребована в повседневной жизни. Она облегчала доступ к медицинскому обслуживанию, получение мест для детей в школах и позволяла попасть в очереди – пусть и длинные – на получение жилья и других основных услуг[778]

. Она увековечила репутацию, а также реальность Ленинграда, Москвы и других крупных городов как мест, где качественные товары не только присутствовали в изобилии, но и были более доступны по цене, где качество культуры и других аспектов повседневной жизни было выше[779]. Луиза Шелли отмечала, что в городах с «режимной системой» уровень преступности был ниже. Правонарушителей, лишенных прописки или не имевших права ее получить, обычно отправляли жить подальше от центральных городских районов

[780]. Престиж жизни с постоянной пропиской навязывал степени инаковости – Дитрих Андре Лебер отмечал, что в позднесоветской Москве слово «лимитчик», произносилось ли оно с сочувствием или презрением, обозначало того, чье место не было в столице постоянным[781]

.

Существовало множество путей, официальных или тайных, чтобы получить штамп постоянного или долгосрочного статуса в Ленинграде и Москве. Честолюбие, талант, хитрость или связи – вкупе с потенциально значительным объемом работы – позволяли нарушать проницаемые границы, чтобы попасть в культурные центры СССР[782]. Ленинград и Москва олицетворяли советскую мечту, концептуализированную гражданами по крайней мере в той же степени, что и государством, – мечту, в которой индивидуальная воля и труд внутри и вне личных связей способствовали восхождению к собственному и коллективному успеху.

Работа и достижение успеха