Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве

В рассказах Жылдыз Нуряевой чувство изоляции сменялось ощущением включения в сообщество. Спустя годы после того, как в ее первую поездку на электричке в городе на нее бросали недоброжелательные взгляды, случился неприятный случай в общежитии МГУ: «Однажды [в 1980 г.] мой муж и его друг пришли к нам в гости <…> Моя [русская] соседка по комнате мыла пол и что-то бормотала себе под нос. Мы прислушались, и оказалось, что она ругается на нас: „Эти черномордые, мы на них работаем, а они живут за наш счет“»[638]

. Нуряева сообщила об этом эпизоде руководству университета, и соседку перевели в другую комнату, пригрозив ей исключением, если она не извинится. Нуряева сочла, что в этом нашли уместное выражение московские иерархии: «Моя мама была театральным режиссером, отец – инженером, муж и его друг были из интеллигенции. Конечно, недопустимо, чтобы какая-то девица из русских лесов могла оскорбить нас только потому, что цвет ее кожи и разрез глаз были не такими, как у нас»

[639]

. Для Нуряевой культура и статус были определяющими факторами для включения в динамично развивающийся мир Москвы.

Рассказ Нуряевой подчеркивает космополитический характер Москвы. Мигранты со всего Советского Союза претендовали на законное место не только в столице, но и в «Европе», которую они считали принципиально отличной от своих «азиатских» домов. При этом они стремились разрушить расовые, культурные и пространственные бинарные представления. Таджик Арьян Ширинов считал, что оказался в Европе, а не остался «там, на Востоке» благодаря постоянному стремлению к самосовершенствованию[640]. Орузбаев заявлял, что его знания – в частности, в области европейской поэзии – ставят его выше большинства москвичей. Минакши Тапан отметил, что западные мигранты из Азии и Африки продолжают рассматривать Европу как пространство с великой культурной историей, открывающее большие экономические возможности[641]. Считая себя европейцами или хотя бы чувствуя себя частью Европы, мигранты – как с окраин бывших западных империй, так и из советских республик, – часто с самого детства стремились приобщиться к богатству и престижу центра своего мира. Их вдохновляли истории успеха, рассказанные родственниками или другими людьми, которые путешествовали в европейские столицы или работали там. Когда идея Европы у мигрантов перестала связываться с идеей этнической или расовой исключительности ее населения, это позволило им противопоставить свое стремление к интеграции нетерпимости со стороны принимающего населения.