Кавказские и среднеазиатские студенты разделяли негодование ленинградцев и москвичей по поводу того, что африканским студентам предоставлялись различные привилегии, хотя на своем опыте они сами хорошо знали, как к ним относились из-за системы квот в советских университетах. Африканцы получали более высокие стипендии – до 90 рублей в месяц, в отличие от стандартных 30 рублей, которые выдавали большинству советских студентов, и это при том, что они получали также финансирование от правительств их стран[655]
. Поскольку кандидаты на обучение в СССР отбирались правительствами африканских стран, в лучшие вузы Ленинграда и Москвы прибывали дети – в основном сыновья – из семей элиты. Возможность часто перемещаться давала африканским студентам неслыханную выгоду: дважды в год они ездили в Западную Европу, что позволяло им покупать пользующиеся спросом товары, от электроники до синих джинсов, и позже перепродавать их советским однокурсникам[656]. Оджагов вспоминал, что африканские студенты относились к другим «высокомерно», и это его раздражало[657]. Советские граждане с Кавказа и из Средней Азии через противопоставление себя африканским студентам чувствовали большую включенность в советское общество, разделяя его ценности: осуждение иностранной коммерции и плохое отношение к элитам.Евреи также играли роль в нарративе кавказских и среднеазиатских студентов о включенности в сообщество. Казбеков вспоминал, что в Ташкенте и Ленинграде он часто слышал, что пятую графу в советском паспорте, где отмечалась национальность, – называли «еврейской графой»[658]
. Хаджиев считал, что евреи были основными мишенями дискриминации в Ленинграде и Москве, особенно после того, как в 1970-х гг. стало известно, что многие из них эмигрируют в Израиль[659]. В своем исследовании правых русских в советскую эпоху Митрохин подтверждает, что в крупных российских городах евреи действительно были основными жертвами преступлений на национальной почве[660]. Казбеков признавал тот факт, что предрассудки жителей в Ленинграде и Москве были направлены прежде всего на евреев, хотя он жаловался, что в политике, государственных институтах и в СМИ работали только белые, в то время как представителей народов Средней Азии и Кавказа там почти не было. Айбек Ботоев с чувствами вины и облегчения отмечал, что в его интеллектуальных кругах предрассудки были направлены в основном против евреев. А другие мигранты вспоминали, что анекдоты про евреев были одними из наиболее популярных после анекдотов о северных чукчах[661]. В 1990-е гг. в интервью с кавказцами, жившими в Москве, выяснилось, что те, кто проживал в столице с советских времен, разделяли стереотипы этнических русских о евреях как о самой богатой и влиятельной этнической группе в городе в тот период[662].Антисемитизм играл роль общего дискурса для советских граждан, благодаря которому выходцы с Кавказа и из Средней Азии могли почувствовать свою включенность в городское население. Хотя среди интервью, которые мы провели в рамках данного проекта, нетерпимость к евреям лишь дважды косвенно упоминалась приезжими студентами. Ирина Исаакян отмечает, что в позднесоветский период академическая среда стала рассадником антисемитизма[663]
. Квоты на прием в высшие учебные заведения почти не распространялись на евреев, у которых не было официально признанной территории в СССР. Довольно часто из университетов увольняли ученых-евреев. Гульнара Алиева рассказала об одном профессоре в МГУ, который ее недолюбливал и смотрел на нее свысока из-за того, что она приехала из Средней Азии. Она задумалась и затем вымолвила: «Теперь я припоминаю, что сам он был евреем»[664]. Садиг Эльдаров с горечью отзывался о профессоре-еврее, который пытался понизить его успеваемость тем, что постоянно ставил плохие оценки; из-за его обращения Эльдаров стал неуверенным в себе[665]. Никто из респондентов не связывал поведение своих преподавателей с их национальным происхождением непосредственно, но их воспоминания перекликались с подозрительным отношением к евреям в высших учебных заведениях в СССР в целом.Рассказывая о проявлениях расизма в словах и в действиях в Ленинграде и Москве, мигранты сосредотачивались на чувстве включенности. Каждый пытался понять предрассудки местного населения через призму своих целей и осмыслить свое место в новой студенческой, рабочей или повседневной среде в центрах Советского Союза. Дискриминация в СССР не была такой серьезной и не так сильно задевала мигрантов благодаря тому, что государственная политика формировала разнообразные практики, которые давали жителям южных и восточных регионов статус советских граждан и правовую защиту. Кроме того, советские мигранты чувствовали себя более включенными в общество по сравнению с другими группами населения.
Государство, (не)терпимость к приезжим и дом