Голоса тишины

Плохо представляя себе чувства египетских скульпторов Древнего Царства, мы совершенно уверены в том, что у них было мало общего с теми, кого выделял Грёз. Как только начинает пробиваться потребительское искусство, возникает наша реакция отторжения. Отсюда наше восхищение великим творческим барокко, от Микеланджело до Эль Греко, и наше пренебрежительное отношение к застойному барокко; отсюда наше восхищение некоторыми полотнами Рубенса и раздражение, которое вызывают другие полотна. Отсюда наше двусмысленное отношение к Рафаэлю и безразличие к его соратникам. Стендаль восторгался Леонардо как главой ломбардской школы, мы же восторгаемся его интеллектом живописца, который неумолимо ставит барьер между «Джокондой» и разного рода «Иродиадами

» малых ломбардцев. Болонская школа рухнула. Подчинение великих английских портретистов диктату социального престижа делает их образы иногда более бессодержательными, чем их пейзажи…Терпимые к второстепенным мастерам раннего христианства, мы иначе относимся к посредственному искусству XVIII века. Ведь оно выполняет заказ не только за деньги: художник обслуживает сентиментализм и любительскую распущенность. Только любительскую. Сладострастие Буше не имеет ничего общего ни с Тицианом, ни с Рубенсом: Грёз прекрасно знал, что делал, знал настолько, что некоторые его эскизы не похожи на его картины, зато похожи на картины Фрагонара. Последний же в «Счастливых любовниках» – брат Рубенса, а не Буше. В творчестве Фрагонара, Шардена искусство начинает служить самой живописи, и ситуация совершенно меняется. Но в большей ли мере художники подчинялись церкви? Мы принимаем лишь тех, кто искренне верили, что благодаря ей они соединялись с Богом: художников-готиков, а не иезуитов. Сугерий[383]

выбирал прообразы базилики Сен-Дени; скульпторы считали, что он выбирал их правильно, и они были правы. Совместная молитва – не всеобщее удовольствие по поводу воскресной мессы. Подобно искусству Буше и его учеников, амбициозное потребительское искусство в принципе живёт сообщничеством, а не причастием.

Несмотря на наше желание охватить всё, мир, где Христос был совершенным человеком, эпоха Николая Кузанского и Рафаэля становятся для нас всё более далекими. Но их искусство стало последним величайшим завоеванием христианского мира и одновременно первым завоеванием современности. Начиная с XVII века, потребительское искусство захватит все пространства, где распадается христианство, вплоть до того, что заявит о своем успехе в игривой гравюре, сентиментальной декламации и набожной живописи. Потребительство весьма отличается от чувств, на основании которых цивилизации строят свои отношения с космосом и смертью: люди потворствуют своим вкусам и преклоняются

перед своими ценностями… Истинные среди них те, ради которых они соглашаются на нищету, насмешку, а иногда и смерть. Вот почему в XVIII веке к ним относятся справедливость и разум, а сентиментализм и либертинаж – конечно, нет. Вот почему в том смысле, как её понимают современные живописцы, в этом участвует живопись. А всё, что проистекает из желания получить удовлетворение, – сентиментализм, чувственность александрийская, всё, что отбрасывают наше искусство и наша живая культура, есть то, что рождается, где ценности умирают, то, что их не может заменить.

III

Вот почему не так редко, как кажется, происходит обновление основных изобразительных манер того первичного, чей мнимый или реальный монолог исключает потребительство.

Из всех этих манер изображения особенности творчества душевнобольных – наиболее вирулентные из-за возбуждающей тревоги, наиболее тревожащие смешением каллиграфии и несвободного неистовства и, быть может, наиболее яркие среди наших двусмысленностей. Заметим, однако, что имеются в виду произведения некоторых душевнобольных, отобранные художниками или врачами. Какая-нибудь выставка, где были бы представлены все рисующие больные, походила бы скорее на выставки концлагерей, чем на монографические иллюстрации избранных душевнобольных. Существует, однако, некий стиль, где изображённые вещи переплетаются в особой абстракции, свойственной деменции и встречающейся только в приютах. У безумия свой творческий почерк – как у цивилизаций…