Голоса тишины

Какой-нибудь крупный художник, которому, кроме современных произведений, может быть, известны лишь специфические изобразительные достоинства прошлого, не тип ли современного варвара, чьё варварство определяется уже не отказом от профессионализма, но отказом от человеческой доброкачественности. Если бы наша культура состояла только в способности воспринимать краски и формы, в том, что так ярко выражается в современном искусстве, её было бы невозможно вообразить. Но она этим далеко не ограничивается. Ибо к возрождению произведений, родственных нашему искусству, добавляется иное творение, совершенно иной природы; последствия этого сегодня непредсказуемы и до сих пор неизвестны миру. Некоторые художники и теоретики горячо противопоставляют современное искусство, искусство варваров и те или иные виды искусства далёкого прошлого; что касается публики, она их объединяет своей страстью, и то, что она испытывает по отношению к современной живописи, ведет её в Лувр, она заполняет его, а не бежит прочь.

Европе не был знаком подлинный художественный плюрализм до одновременного восприятия её нордической и средиземноморской традиции, не в эпоху Возрождения, а когда примат Рима был поставлен под сомнение коалицией Севера, Венеции и Испании – в XIX веке. Рафаэль написал «Освобождение Святого Петра

» над одной из фресок Пьеро делла Франческа; великие творцы Возрождения не приняли художников готики, но и не боролись с ними, – они ими пренебрегали. Как те же самые художники готики, хотя и по другим причинам, как позднее классицисты, они видели в искусстве некую систему родственных форм, служивших провозглашаемым ценностям. На службе прометеевскому образу человека романтизм способствовал сближению плюрализма ещё родственных форм; да и наше время, кажется, прежде пожелало обосновать единение искусств, которые оно признавало как таковые, исходя только лишь

из родства форм: аннексировать статую-колонну, ибо она гармонировала с Сезанном. Но хотя современное искусство благодаря узам, связывавшим его стиль с забытыми стилями, благодаря отказу от какой-либо устоявшейся эстетики проторило дорогу статуе-колонне, которая, естественно, стала занимать место рядом с каким-нибудь произведением Сезанна и в то же время рядом со статуей эпохи Вэй, она не становилась ни романской императрицей, ни модернистской скульптурой, ни даже просто статуей.