Голубая лагуна [сборник]

«А все-таки смешно, — продолжал он, подходя к бульвару Сен-Мишель. — Когда Тенар говорил о Берселиусе, слышалось нечто большее, чем отсутствие симпатии в его тоне. Неужели у старика зуб против Берселиуса, и он втайне надеется поквитаться с ним, назначив П. Куинси Адамса на пост лейб-медика экспедиции? Друг мой, вспомни тот гимн, который визжали члены английской Армии Спасения перед американской пресвитерианской церковью на улице Берри: «Христианин, ступай осторожно, опасность близка». Недурной лозунг для Парижа, и я принимаю его».

Он вошел в Cafe dTtalie, потребовал пива и погрузился в партию домино со студентом, украшенным галстуком цвета Маджента, с которым встречался первый раз в жизни и с которым, наверное, больше никогда не встретится.

Ночью, потушив свечку, он принялся рассматривать предложение Тенара впотьмах. Чем больше он на него смотрел, тем больше оно привлекало его. «Что бы из этого ни вышло, — сказал он про себя, — я пойду к этому капитану Берселиусу завтра же. Зверь этот стоит того, чтобы дать себе труд на него посмотреть».

III. КАПИТАН БЕРСЕЛИУС

Утро выдалось прохладное, и весь Париж был окутан поднявшимся с Сены белым туманом. Он виснул на деревьях Champs Elysees и заслонял от глаз Адамса Малаховскую Авеню, когда фиакр его завернул на эту улицу и подкатил к № 14, большому дому с широкой аллеей для экипажей, привратником и коваными железными воротами.

Американец отпустил извозчика, позвонил к привратнику и очутился в большом дворе со стеклянным куполом. Проходя с привратником к входным дверям, он отметил апельсиновые и райские деревья в фарфоровых горшках. «Денежный человек», — подумал Адамс, когда дверь отворил великолепный лакей, достойный лондонского лорд-мэра; тот взял его карточку и карточку Тенара и подал их сидящей за столом должностной особе с широким бледным лицом.

Особа эта, имевшая чрезвычайно чинный и важный вид, степенно поднялась на ноги и подошла к посетителю.

— Вам назначено было прийти сегодня?

— Нет, — сказал Адамс, — я пришел к вашему хозяину по делу. Можете передать ему мою карточку — вот эту: доктор Адамс от господина Тенара.

Должностное лицо, видимо, колебалось; ранний час, размеры посетителя, решительный его вид — все это вместе нарушало обычную рутину. Но колебание его длилось недолго; он провел посетителя через теплую, благоухающую цветами прихожую и распахнул дверь со словами: «Не угодно ли посидеть здесь?» Адамс вошел в большую комнату, не то библиотеку, не то музей, дверь за ним затворилась, и он остался один.

По стенам виднелось немного книг, но зато было изобилие оружия и всевозможных охотничьих трофеев. Японские сабли в крепких ножнах слоновой кости, сабли древних самураев, столь острые, что можно рассечь висящий в воздухе волос; малайские криссы, китайские мечи для казни, с двойными ручками; старого образца револьверы, каковые еще можно встретить на африканском берегу; ассегаи, шары со стальными остриями в конце сыромятных кнутов — оружие, столь же дикое и первобытное, как то, которым Атилла гнал перед собой северные орды; и одновременно оружие вчерашнего и сегодняшнего дня: большое ружье для охоты на слонов и смертоносная винтовка, последние произведения парижского Шонара и лондонского Вестлей-Ричардса.

Разглядывая их, Адамс забыл о времени; потом он обратился к трофеям, отделанным берлинским Боршардом, этим царем таксидермистов. Там стояла огромная обезьяна, свыше шести футов ростом — monstrum hor-rendum, — с откинутой назад головой и разинутой пастью, казалось бы, выкрикивающей слова на том наречии, которое существовало до того, как первый из людей поднял свой взор к холодной тайне звездного неба. В правой руке чудовище сжимало сучок дерева мбича, как бы готовясь раздробить вам череп. Рядом распластался на глыбе гранита аллигатор: аллигатор, иначе сказать, отчаяние таксодермиста, ибо, даже будучи живым, он похож на чучело. Гуанако, ушастая и длинногривая, рыжая антилопа, газель, олени всяких пород — все были налицо, и надо всем возвышалась огромная голова тура с грузными серповидными рогами.

Адамс обошел половину стен, когда дверь отворилась и вошел капитан Берселиус. Адамс приготовился увидеть рослого, чернобородого, свирепого с виду детину. Но капитан Берселиус оказался небольшим человечком в поношенном сюртюке и туфлях. Как видно, он был в неглиже и наскоро напялил сюртук, чтобы выйти к гостю; а быть может, вообще небрежно относился к внешности, будучи поглощен абстракциями, мечтами, делами, планами. Он был довольно толст, с овальным, яйцевидным лицом; борода его, жидкая и клинообразная, когда-то русая, была спрыснута сединой; глаза у него были светло-голубые, а на губах играла неизменная улыбка.

Это надо понимать в том смысле, что улыбка капитана Берселиуса всегда была наготове; около губ все время виднелись следы ее, а в разговоре она только обозначалась несколько ярче.

При первом взгляде на капитана Берселиуса всякий сказал бы: «Что за благополучный, славный человечек!»

Адамс раскланялся, совершенно опешив перед неожиданным видением.