Горькое похмелье

Лишь один полк направился в другую сторону, туда, куда двигалось все махновское войско на протяжении последних дней. Туда, где мерцало вечернее, с уже холодным осенним сиреневатым отливом небо. На запад.

Этот полк должен был демонстрировать слащёвцам прорыв в том направлении, в каком они его ожидали.

Получив по десятку патронов и три пулемета с тремя лентами, полк шел лихо, воодушевленно. Никто из них не знал, что обречен вызвать огонь противника на себя, стать живой приманкой, мишенью, жертвой…

Глава двенадцатая

Ушел, прогудев на прощание, бронепоезд. Ушли составы с ранеными.

Нестора окружили самые близкие, самые верные помощники.

– Что патронов на полчаса боя, знаю, – сказал Махно, ни на кого не глядя. – Для начала будем переть живой силой, конницей, с саблями, штыками. У белых тоже не абы какие припасы. У тех же «загонщиков». Нужно заставить их порастратить свои патроны, пускай тоже повоюют, как и мы. Кость в кость. Нас раза в четыре больше. Одолеем!

– Батько! – ужаснулся Черныш. – Ты о потерях подумал? Тысячи уложим!

– Сколько уложим, столько и уложим, – жестко ответил Махно. – Ставь впереди красноармейцев, шо до нас в пути пристали. Наших хлопцев, проверенных, приберегай… Пробьемся! Слово тебе даю! А без потерь, конечно, не обойдемся. Не то всех потеряем. Слащёв, я так понимаю, из белых генералов самый боевый и самый умный…

Перевели дух, прикидывая перепетии будущего жестокого и, возможно, самого кровавого боя.

– И вот ще шо… – сказал Нестор. – Пускай наши наставники-анархисты, ораторы и писаки проедут по всем полкам. Надо хлопцам сказать шо-то такое, шоб они дрались насмерть, хочь зубами! Шоб кровь закипала! Шоб себя нихто не жалел! Пусть скажут: это будет не просто бой. Или мы Деникина придушим, или он нас… А иначе зачем нам тот Культпросветотдел, если он души перед боем разогреть не может?

Два часа, перебивая друг друга, анархисты-теоретики готовили воззвания. Всех перещеголял наделенный серьезными литературными способностями Волин. Он не употреблял призывов, звонких, но привычных слов. Он «сочинил» несколько записных книжек и писем, якобы найденных у взятых в плен или убитых офицеров. В них было все: смакование пыток и издевательства над захваченными в плен махновцами и селянами. Выдающийся анархист приводил такие детали, от которых действительно стыла кровь в жилах.

Конечно, офицеры и казаки из добровольческих частей вели себя жестоко, мстили и правым и виноватым, и махновцев, взятых в плен с оружием в руках, в живых не оставляли. Раненых тоже добивали. Но делали это обычно незамысловато и буднично, с профессиональным безразличием. Волин же с пониманием задачи изложил «факты» невероятных надругательств. Описывал вспоротые животы изнасилованных и беременных молодиц, поджаривание махновцев на железных листах. Нашел немногие, но точные слова, выражающие радость и наслаждение палачей.

Друзья-анархисты удивились публицистическому дару полуседого и в свои тридцать шесть лет уже знаменитого теоретика и синдикалиста. В их среде он считался уравновешенным, склонным к академизму теоретиком, «стариком». А вот поди ж ты – разошелся!

Находки Волина взяли на вооружение. Культпросветовцы разъехались по частям, разбросанным на многие версты вокруг. Зачитывали повстанцам и красноармейцам «офицерские записные книжки», добавляя к этому ораторскую пылкость и митинговое мастерство. Шомпер даже плакал.

Слово – великое оружие. Войска закипели. Как и хотелось батьке, многие были готовы зубами рвать ненавистных беляков. Злоба заменяла патроны. Добела раскалялся булат гражданской, междоусобной войны.

Остывать такому накалу – долгие годы…

Офицеры и солдаты Первого симферопольского полка расположились на короткий отдых. Винтовки в козлах, пулеметы отдыхали, уставившись тупыми рыльцами в небо. С соседними полками – Вторым Феодосийским и Керчь-Еникальским была установлена визуальная и телефонная связь.

Все три воинские части, почти полностью укомплектованные, играли роль загонщиков и должны были подпирать уходящих на запад махновцев, стремясь вытолкнуть их на заранее обусловленное место. Боеприпасов им было выдано немного, для «постреливания», а наибольшая доля досталась тем, кому предстояло уничтожить махновское войско.

Генерал Слащёв находился на открытой платформе, прицепленной к блиндированному «бронепоезду» (броня: мешки с песком и бревна). Он только что пересел с коня на платформу, чтобы получить сообщения по телефонам и видеть все вокруг. Провода тянулись от платформы в разные стороны, ко всем трем крымским полкам.