– Полагаю, попросить можно, только неизвестно, как и у кого. Может, тут принято дудеть в охотничий рог или стучать мечом по фамильному щиту. Или вот еще хороший совет: поищи у себя в номере, на стене, длинную расшитую тесьму, дерни за нее и жди, пока к тебе явится согбенный прислужник.
– Вообще-то, у кровати стоит телефон, – сообщил Тимоти.
– Смотри-ка, и правда! Какое разочарование. Ну ничего, можно заказать чай и по телефону. Хочешь, чтобы нам его подали сюда? А я собираюсь выйти за эту дверцу, если смогу протиснуться, – посмотрю, что там снаружи.
Дверь была не заперта; она вела на галерею зубчатой стены. Моя башенка, увенчанная остроконечной конической крышей со шпилем, соединялась узким проходом с другой, метрах в пятнадцати от нее. Этот проход тянулся вдоль восточной стены замка. Скаты и коньки крыш краснели черепицей, стены замка были выложены из желто-медового камня, а каждый шпиль венчало позолоченное украшение – где простой шар, где летящий лебедь, а у меня над головой – дракон. Я облокотилась на каменные зубцы, горячие от солнца. В воздухе гулял легкий ветерок, от водопада доносился шум воды.
Сзади меня раздался голос Тимоти:
– Сейчас подадут чай. Какой отсюда великолепный вид! А деревню можно разглядеть?
– Нет, ее не видно, только самый край – вот там, где фермы. Видишь маленькое белое шале среди сосен? Цирк расположился где-то под ним. Я как раз обратила внимание на это шале, когда мы ехали к замку.
– Как ты думаешь, сколько до него?
– По прямой – около мили, а по дороге – трудно сказать. Божественное местечко.
– Лучше не придумаешь. Твой муж умеет делать правильный выбор, верно?
– Во всем.
– Ну-ну, – усмехнулся Тимоти. – Поверю на слово. Впрочем, возразить трудно. Когда его ждать?
– Сама не знаю, по телефону мне ничего не сказали. Может, он сегодня вообще не сумеет приехать, хотя собирался. Ведь цирк завтра уезжает. Надеюсь… – Не исключалась возможность, что ему придется поехать в Югославию. От одной этой мысли у меня на глаза наворачивались слезы – пусть дурацкие, но вполне настоящие. – Попробую позвонить еще раз, ближе к вечеру. Хочется верить, мне скажут, что он уже в пути.
– По крайней мере, больше не понадобится делать вид, что мы незнакомы. В такой обстановке постоянно приходится совершать над собой усилие.
– Усилие приходилось совершать только мне, – сухо заметила я. – Похоже, для вас с ним обман – родная стихия. Это ужасно.
– У меня сложилось впечатление, что для него любая обстановка – это родная стихия.
– Возможно.
– Итак, чем займемся? Сначала, конечно, попьем чаю. А потом – в цирк? – Тим посмотрел на часы. – Времени полно – сейчас ровно три. Успеем поговорить с циркачами до начала первого представления.
Утром, неспешно двигаясь за цирком из Хоэнвальда в Цехштайн, мы подробно обсудили свои открытия и пришли к единственно возможному выводу: не дожидаясь разрешения Льюиса, нужно рассказать герру Вагнеру и Аннализе обо всем, что нам стало известно. «Как бы ни обернулось дело, – сказал тогда Тим, – Франц Вагнер уже на том свете, и преступление лежит на нем, а не на его родне». Утром цирк пересечет югославскую границу, потом отправится в Венгрию, и, если могут возникнуть какие-то сложности с возвращением лошади, их надо утрясти сегодня.
– Конечно, – ответила я на его последний вопрос. – Мы будем в цирке через полчаса. Послушай-ка, вроде бы принесли чай. Будь добр, открой дверь.
На пороге стоял все тот же портье в зеленом суконном фартуке. Он держал в руках необъятных размеров поднос с изящным серебряным чайным сервизом. На тарелке мейсенского фарфора были разложены крошечные и на вид застарелые бисквиты.
– О, благодарю вас, – говорила я, возвращаясь в комнату следом за Тимоти. – Поставьте, пожалуйста, сюда, на письменный стол. Очень вам признательна. Вы сегодня обходитесь без помощников?
– Да, сударыня, можно и так сказать, только сегодня у нас работы не много, – улыбнулся портье. – До вас здесь была большая компания американцев – съехали как раз сегодня утром, так наши служащие сразу взяли выходной. В деревню приехал цирк, все хотят посмотреть.
– Это замечательный цирк, – подхватил Тимоти. – Мы видели его в Хоэнвальде.
– Неужели? Я вот тоже схожу на пятичасовое представление, а потом остальных отпущу. У нас работает в основном деревенский люд – ночевать ходят домой.
Вдруг Тимоти вскрикнул, увидев что-то за окном. Я вздрогнула от неожиданности.
– Смотрите, что это? Вот там, над деревьями, – клубы дыма. Может, это лесной пожар?
Я выглянула из-за его плеча. Действительно, далеко на севере, над долиной, в противоположном конце деревни поднимался черный дым.
– Домов там нет, – сказала я. – Что же там горит? Как вы считаете… э-э-э… – Я не знала, как обратиться к портье.
– Меня зовут Иозеф, сударыня. Нет, там ничего не горит. Это всего лишь die Feuerwehr, по вашему – «огневая машина».
– «Огневая машина»?
– Кто как говорит: одни – der Flügelzug, то есть «летучий поезд», другие – der Feurige Elias, что-то вроде «Ильи Громовержца». А так, между собой, называют «гремучая коптилка». Это небольшой горный поезд.