Грозные чары. Полеты над землей

И я действительно увидела. Может быть, художник умышленно выписал брошь более яркой, чем все остальное, или лак в этой части картины по какой-то прихоти времени сохранил свою прозрачность, но только на фоне потускневших красок она выделялась с удивительной отчетливостью: большая брошь, скрепляющая кружева на груди дамы, почти в точности повторяла ту, что была на мне. Та же золотая филигрань и такой же голубой камень в центре, окруженный множеством мелких бриллиантов, а еще – пять свисающих подвесок. Единственное серьезное отличие заключалось в том, что никому бы и в голову не пришло усомниться в подлинности драгоценностей дамы на портрете. Разве могла бы такая особа – с колючими светлыми глазами и габсбургским подбородком – нацепить на себя финтифлюшки с циркового седла?

– Господи, до чего же они похожи! – воскликнула я. – Кто эта дама?

– Моя прабабка. То же самое украшение можно увидеть на двух других портретах, но, к сожалению, они не здесь, иначе я бы их вам показал. Оба портрета находятся в Мюнхенской картинной галерее.

– А сама брошь?..

Его ответ быстро развеял всякие бредовые фантазии, которые уже зашевелились в моей голове, – о похищенном сокровище, превратившемся в цирковую бижутерию и под конец угнездившемся у меня на плече…

– Увы, тоже в Мюнхене, как и большая часть моих фамильных драгоценностей. Возможно, когда-нибудь вам представится случай их посмотреть. – Он улыбнулся. – Но пока, я надеюсь, вам доставит удовольствие то, что вы будете носить самую знаменитую из них. Это подарок царя, и с ним связана романтическая история – скорее всего, выдуманная… Но предание продолжает жить, и с этого украшения много раз делали копии.

– Когда-нибудь я специально поеду в Мюнхен, чтобы посмотреть на нее, – пообещала я, когда мы собрались уходить. – Это действительно необычайно интересно! Огромное спасибо вам за то, что показали мне портрет. Теперь я стану ценить свой сувенир еще больше: он будет напоминать мне о Цехштайне.

– Это очень мило с вашей стороны, дорогая. Ну, не буду больше вас задерживать: вы, вероятно, хотите встретить своего спутника. Но может быть, когда-нибудь потом вы доставите мне удовольствие показать вам весь замок? У нас здесь сохранились кое-какие ценности, и, возможно, они покажутся вам интересными.

– Буду очень рада. Спасибо.

С тем же слегка рассеянным видом он учтиво проводил меня вниз по лестнице обратно в холл. Там за большим столом, превращенным в конторку гостиничного вестибюля, теперь сидела женщина средних лет, плотная и низенькая, с седеющими волосами, туго стянутыми на затылке. Между отвислыми щеками, словно осьминог за камнями, прятался маленький ротик-клювик. Она перелистывала пачку бумаг, схваченных большой металлической скрепкой, и время от времени делала какие-то записи. При нашем появлении она и не подумала изобразить приветливую улыбку, с которой гостиничный персонал обычно встречает постояльцев, и у нее на лице появилось выражение холодного недоумения.

Позади меня послышался мягкий голос графа:

– А, вот ты где, моя дорогая!

– Я была на кухне. Ты меня искал?

Значит, это, должно быть, графиня. Вероятно, надевая белую блузку и широкую цветастую юбку, которые больше подошли бы кому-нибудь в возрасте Аннализы, она полагала, что именно такой наряд подобает ее новому положению владелицы гостиницы. Она, как и муж, говорила на английском, но, в отличие от него, ее голос был чуть резковат и пронзителен, и в нем угадывались нотки постоянного раздражения.

Она использовала мое присутствие, чтобы дать выход своему недовольству, хотя и в несколько завуалированной форме:

– В наше время, увы, за всем приходится следить самой. Рада с вами познакомиться. Надеюсь, вам здесь будет удобно, хотя, боюсь, именно сейчас обслуживание оставляет желать лучшего. Но в сельской местности жизнь усложняется с каждым днем, даже с этими современными новшествами. Найти местную прислугу очень трудно, а работники, которых мы нанимаем в городе, не желают застревать в такой глуши, как у нас.

Она пустилась в подробное повествование о своих домашних заботах; я вежливо слушала и время от времени произносила нечто невразумительное, как бы выражая ей сочувствие. Мне и прежде неоднократно доводилось слышать подобное ворчание от владельцев отелей у себя дома, но с таким сгустком жалоб я столкнулась впервые. Я уже призадумалась, не следует ли мне, ради облегчения хозяйской участи, предложить самой стелить себе постель. Когда поток ее претензий к судьбе наконец иссяк, я попробовала высказаться в утешительном тоне:

– Но ведь здесь действительно чудесно. У меня прелестная комната. Да и весь замок удивительно красив, и, насколько я могу судить, вам удается сохранять его в превосходном состоянии. По-моему, пребывание в настоящем замке – таком, как этот, – возвышает душу и должно оставлять неизгладимое впечатление! Вероятно, в прежние времена он был великолепен.

Ожесточение, сквозившее в резких чертах ее лица, уступило место более мягкому сожалению.

– Ах, эти милые прежние времена. Теперь иногда кажется, что они были очень давно.