Грозовой перевал

Она исполнила его указанья с превеликой тщательностью – быть может, не увидела соблазна к ослушанию. Живя средь грубиянов и мизантропов, она, вероятно, не умеет оценить людей классом повыше, даже если таковые ей встречаются.

В обществе сурового и угрюмого господина Хитклиффа и решительно бессловесного Хэртона я пережил до известной степени безрадостную трапезу и откланялся пораньше. Сам я предпочел бы выйти черным ходом, дабы напоследок поглядеть на Кэтрин и раздосадовать старого Джозефа, но Хэртону велено было привести мою лошадь, а хозяин лично препроводил меня к двери, и посему желанье мое не сбылось.

«Сколь уныла жизнь в этом доме! – размышлял я на обратном пути. – Сколь сказочная, более чем романтическая судьба постигла бы госпожу Линтон Хитклифф, зародись меж нами привязанность, как о том мечтала моя добрая сиделка, и отбудь мы рука об руку в волнующую городскую стихию!»

Глава XXXII

Год 1802. Нынешним сентябрем меня пригласили на пустоши, принадлежащие моему другу, – подвергнуть их дальнейшему опустошенью, – и, направляясь к нему, я негаданно очутился в пятнадцати милях от Гиммертона. Конюх на постоялом дворе принес воды в бадье, дабы освежить моих лошадей, и тут мимо проехала телега, груженная весьма зеленым овсом, и конюх мой заметил:

– Нонеча с Гиммертона возют! Завсегда на три седмицы припоздают с урожаем.

– Гиммертон? – переспросил я; бытие мое в тех местах уже замутилось и затуманилось. – А! Бывал. Далеко до него?

– Да четырнадцать миль через вон холмы; токмо дорога дремучая, – отвечал он.

Меня внезапно обуял порыв навестить Скворечный Усад. Едва настал полдень, и я рассудил, что могу провести ночь и под собственной крышею, а не на постоялом дворе. Вдобавок я без труда мог уделить день, дабы уладить дела с моим домовладыкой и тем уберечься от повторного вторженья в сии края. Передохнув, я велел своему лакею разузнать, как добраться до деревни; поскольку лошади наши изрядно притомились, путь до места назначения мы одолели часа за три.

Оставив лакея в Гиммертоне, сам я в одиночестве зашагал долиною. Серая церковь посерела еще пуще, а пустынный церковный двор сильнее запустел. Я различил овцу, что щипала чахлую траву на могилах. День стоял сладостный, теплый – для путешествий жара чрезмерная, однако она не мешала мне наслаждаться восхитительными картинами наверху и внизу; узри я их ближе к августу, наверняка поддался бы соблазну потратить месяц средь сего безлюдья. Нет ничего зимою угрюмее, а летом божественнее этих гленов, со всех сторон запертых холмами, и этой обрывистой, отчетливой зыби вереска.

До Усада я добрался прежде заката и постучался в дверь; домочадцы, однако, перебрались в дальние покои – каковой вывод я сделал, заметив тоненький голубой дымок, что курился над кухонной трубою, – и меня не расслышали. Я въехал во двор. У крыльца сидела и вязала девочка лет девяти или десяти; на ступеньках же, дымя раздумчивою трубкой, прилегла старуха.

– А госпожа Дин дома? – осведомился я у сей последней.

– Оспожа Дин? Не! – отвечала та. – Вона тутось боль не живет; в Гору съехала.

– Так экономкою здесь вы? – продолжал я.

– Да, за домом наглядываю, – сказала она.

– Что ж, а я господин Локвуд, хозяин. Нельзя ли где-нибудь меня расположить? Я хотел бы остаться на ночь.

– Хозяй! – изумилась она. – Приехали, ну надо ж! А чого поперед-то не сказались? Ни одной коннаты в дому, чтоб сносная была да не мозглая, ни однешенькой!

Трубку свою она отшвырнула и заспешила в дом; девчушка последовала за ней, и я тоже вошел; вскоре узрев, что доложила она мне чистую правду и, более того, от моего незваного явленья чуть не помутилась рассудком, я попросил ее не терять самообладанья. Сам я схожу прогуляюсь; она же тем временем пускай приготовит мне уголок в гостиной, где отужинать, и спальню, где заночевать. Не нужно махать веником и сметать пыль – потребны только жаркий огонь и сухие простыни. Она вроде бы изъявила готовность расстараться, хотя и сунула в камин метелку для золы, приняв ее за кочергу, и несообразно применила к делу еще несколько орудий своего ремесла; я, однако, доверил место грядущего отдохновения ее энергичным трудам и удалился. Целью прогулки я себе положил Громотевичную Гору. Едва я ступил со двора, меня посетила запоздалая мысль, и пришлось возвращаться.

– В Громотевичной Горе дела благополучны? – спросил я экономку.

– Да, елико знамо, – ответствовала она, со всех ног убегая от меня с противнем горячих углей.