Грозовой перевал

– Ну, это вам с госпожой Хитклифф надобно уговориться, – заметила она, – а вернее говоря, со мной. Она управлять своими делами покамест не обучена, и за нее управляю я; больше-то никого и нет.

Я выказал удивленье.

– А! так вы, я вижу, о смерти Хитклиффа не слыхали, – сказала она.

– Хитклифф умер! – потрясенно вскричал я. – Давно?

– Уж три месяца тому; но вы сядьте, давайте шляпу, и я вам все расскажу. Погодите, вы же ничего еще не ели, да?

– Я ничего и не хочу; я велел приготовить ужин дома. Вы тоже сядьте. Мне и пригрезиться не могло, что он умрет! Поведайте же, как это произошло. Вы сказали, что не ждете их домой вскорости – молодых людей?

– Да уж… что ни вечер, корю их за то, что допоздна гуляют; но они не желают и слушать. Выпейте хотя бы нашего старого эля; он вас взбодрит – вы, похоже, утомились.

Она убежала за элем, не успев выслушать мой отказ, и до меня донеслись слова Джозефа – тот осведомлялся, «чогой же енто деется, стыдоба позорная, в ее-то годы хахалей водить? Да ще у хозяя с подполу жбаны им тащать! Срам-то какой, до чогой же енто он дожился?»

Госпожа Дин не стала тратить время на возраженья, а через минуту вошла с пенной серебристой пинтою, коей содержимому я вознес подобающе пламенные хвалы. А затем она угостила меня продолженьем истории Хитклиффа. Конец оному выпал, как она выразилась, «чудной».

В Громотевичную Гору меня призвали, рассказала она, и двух недель не минуло с вашего отъезда; и ради Кэтрин я покорилась с радостью. Первая наша беседа огорчила меня и огорошила: Кэтрин с нашей разлуки сильно переменилась. Господин Хитклифф не пояснил, отчего передумал касательно меня; сказал лишь, что хочет моего присутствия, а видеть Кэтрин ему надоело – пусть, мол, я устрою себе гостиную в салоне, а Кэтрин сидит там со мною. Вполне довольно и того, что он принужден видеться с нею раз или два в день. Кэти такие перемены пришлись по душе; я же мало-помалу тайком принесла в дом великое множество книг и других предметов, даривших ей развлеченья в Усаде, и уговаривала себя, что жить мы станем в сносном комфорте. Иллюзия сия вскорости рассеялась. По первости Кэтрин была довольна, однако ею быстро овладели досада и беспокойство. Во-первых, ей запрещалось выходить из сада; расцветала весна, а госпожа моя печально изнывала в тесных своих пределах; во-вторых же, хлопоча по дому, я нередко принуждена была ее оставлять, и она сетовала на одиночество: ей предпочтительнее было ругаться с Джозефом в кухне, нежели сидеть в мирном уединении. Стычки их меня не тревожили; однако, ежели хозяин желал, чтобы дом предоставили в его полное распоряженье, нередко в кухне искал прибежища и Хэртон! хотя поначалу Кэти при его приближении уходила или же принималась тихонько помогать мне, а обращаться к нему и высказываться избегала – и хотя сам он неизменно бывал до крайности угрюм и молчалив, – спустя время она свою манеру переменила и лишилась способности оставить его в покое: говорила с ним; отпускала замечанья насчет глупости его и праздности; выражала удивленье, как он в силах терпеть эдакую жизнь – как он может целый вечер просидеть, глядя в огонь и задремывая.

«Он прямо как собака, да, Эллен? – как-то раз сказала она мне. – Или тяжеловоз. Делает свою работу, поглощает свою еду и вечно спит! Какой у него, должно быть, пустой и скучный ум! Тебе сны-то снятся, Хэртон? И если да – что же тебе снится? Да ты даже поговорить со мной не можешь!»

Тут она взглянула на него, но он не желал ни открыть рот, ни снова на нее посмотреть.

«Он, наверное, и сейчас грезит, – продолжала она. – Он вот дернул плечом – Юнона так делает. Спроси его, Эллен».

«Господин Хэртон попросит хозяина услать вас наверх, коли не будете вести себя прилично!» – посулила я. Хэртон не только дернул плечом, но и стиснул кулак, точно его подмывало применить оный к делу.

«Я знаю, отчего Хэртон вечно молчит, если я в кухне, – в другой раз заявила она. – Он боится, как бы я не стала его высмеивать. А ты что скажешь, Эллен? Он раз задумал научиться читать; я посмеялась, и он сжег свои книжки, а занятья оставил; вот дурак, правда?»

«А вы-то разве не дурно поступили? – спросила я. – Вот на что мне ответьте».

«Может, и дурно, – не отступила она, – но я же не думала, что он такой глупый. Хэртон, если я тебе сейчас дам книжку, ты возьмешь? Я, пожалуй, попробую!»

И она положила ему на ладонь книгу, что читала сама; книгу он отбросил и пробубнил, что ежели она не отстанет, он ей сломает шею.

«Ну, я положу ее здесь, – сказала Кэти, – в ящик стола; а сама пойду спать».