Уладив это небольшое разногласие, они вновь стали друзьями и много чему деятельно учили и учились. Завершив свои хлопоты, я пришла посидеть с этими двоими, и зрелище так согревало меня и утешало, что я и не заметила, как пролетело время. Понимаете, я обоих в известной мере почитала за своих детей; я давно гордилась одною и не сомневалась ныне, что и другой станет источником равного удовлетворенья. Его честная, добрая и умная натура быстро рассеивала туман невежества и упадка, в коем его воспитали; а искренние похвалы Кэтрин споспешествовали его усердию. Прояснявшийся ум прояснял и черты облика, наделял их живостью и благородством; я едва узнавала человека, коего повстречала в тот день, когда отыскала в Громотевичной Горе мою юную госпожу после ее экспедиции к Скалам. Покуда я восторгалась, а они трудились, подступили сумерки, а с ними вернулся и хозяин. Вошел он нежданно, через парадную дверь, и вся наша троица предстала его взору, не успели мы поднять головы и на него взглянуть. Что ж, рассудила я, не бывало на свете картины отрадней и безобидней; постыдно было бы их корить. Красный огонь очага освещал их головки и озарял лица, горевшие пылким детским любопытством; ибо, хотя ему минуло двадцать три года, а ей восемнадцать, чувства и знания были им так новы, что оба не испытывали и не выказывали чувств, коими наделена отрезвленная и разочарованная зрелость.
Они разом обратили глаза на господина Хитклиффа; может, вы не замечали, но глаза у них совершенно одинаковые, и таковы же были глаза у Кэтрин Эрншо. Нынешняя Кэтрин в остальном ничем ее не напоминает, только шириною лба и некою лепкой ноздрей, отчего поневоле смотрится весьма высокомерной. У Хэртона схожесть сильнее: она видна всегда, но
«Дурной финал, не так ли? – отметил он, некоторое время сумрачно поразмыслив над увиденною сценой. – Абсурдный конец моих жестоких упражнений, да? Я запасаю рычаги и кирки, дабы разрушить два дома, научаю себя трудиться, как Геракл, и едва все готово и в моей власти, воля моя сбить хоть одну черепицу с той или другой крыши испаряется! Мои застарелые враги не одолели меня; настало самое время отмстить их потомкам – я бы мог, и никто бы мне не помешал. Но что проку? Неохота наносить удар; лень поднять руку! Может почудиться, будто я трудился столько лет, дабы только явить благородное великодушье. Это отнюдь не так: я утратил способность наслаждаться их гибелью и слишком стыл, чтобы губить просто так.
Надвигаются странные перемены, Нелли; я уже стою в их тени. Повседневность столь мало меня заботит, что я едва вспоминаю о еде и воде. Эти двое, что сейчас отсюда ушли, – единственные предметы, что видятся мне отчетливо матерьяльными, и сие виденье доставляет мне мучительную боль. О
Пять минут назад Хэртон мне виделся не человеком, но олицетвореньем моей юности; столь многообразны мои чувства к нему, что и не подступиться разумно. Начать с того, что сходство его с Кэтрин поразительно, и между собою они связаны устрашающе. Ты, быть может, сочтешь, что воображенье мое более всего захвачено этим обстоятельством, однако оно – последнее у меня на уме, ибо что для меня не связано с Кэтрин? что не напоминает о ней? Едва взгляну на эти полы, в плитах складывается ее лицо! В каждом облаке, в каждом дереве… она наполняет воздух ночами, во всяком предмете мелькает днем… со всех сторон меня обступает ее образ! Наиобыкновеннейшие лица мужчин и женщин… мои собственные черты – все насмехается надо мною этим сходством. Весь мир – чудовищное собранье памятных замет о том, что она была, а я ее потерял! Что ж, облик Хэртона обернулся призраком моей бессмертной любви; моего безумного тщания отстоять то, что мое по праву; моего падения, моей гордости, моего счастья и моего горя…