Грозовой перевал

Назавтра после того понедельника Эрншо по-прежнему не в силах был работать обиходно и посему оставался в доме, а я мигом обнаружила, что держать мою подопечную при себе, как раньше, отныне стало бессмысленно. Она спустилась прежде меня и отправилась в сад, где кузен ее занят был какими-то несложными трудами; выйдя позвать их к завтраку, я обнаружила, что Кэтрин уговорила Хэртона расчистить большой участок от смородиновых и крыжовенных кустов, и вдвоем они деловито планируют импорт растительности из Скворечного Усада.

От запустенья, кое они учинили за краткие полчаса, я пришла в ужас – черносмородиновые кусты были зеницей Джозефова ока, а Кэтрин твердо вознамерилась посреди них расположить цветочную клумбу.

«Вы посмотрите только! – воскликнула я. – Это все покажут хозяину, едва обнаружат. И как вы объясните эдакие свои вольности в саду? Нам всем на головы обрушится гром небесный, вот увидите! Господин Хэртон, как же вам-то хватило разуменья по ее слову учинить эдакий разор?»

«А я и забыл, что они Джозефовы, – отвечал немало озадаченный Эрншо. – Но я ему скажу, что это я сам натворил».

Трапезничали мы неизменно с господином Хитклиффом. Я была за хозяйку, заваривала чай да орудовала ножом, а посему за столом была незаменима. Кэтрин обыкновенно сидела подле меня, но в тот день перебралась поближе к Хэртону, и я тотчас увидела, что в дружбе своей она скрытничает не более, нежели во вражде.

«Вы уж постарайтесь поменьше беседовать с кузеном и обращать на него вниманье, – такие инструкции дала я ей шепотом, когда мы входили. – Господин Хитклифф разозлится непременно, и достанется вам обоим».

«Я не буду», – отвечала она.

Спустя минуту она уже придвинулась к Хэртону и украшала его плошку овсянки примулами.

Заговорить с нею тот не смел; он едва смел на нее посмотреть; а она все дразнила его и дважды чуть не рассмешила. Я нахмурилась и покосилась на хозяина; оного помыслы, однако, по облику его судя, были заняты иными предметами, до нынешнего общества не касавшимися; Кэтрин тоже на миг посерьезнела и всмотрелась в него весьма пристально. Но затем отвела взгляд и вернулась к своим глупостям; и в конце концов Хэртон испустил подавленный смешок. Господин Хитклифф вздрогнул и глазами поспешно обвел наши лица; Кэтрин ответила ему взглядом, привычно мешавшим беспокойство с вызовом; хозяин это ненавидел.

«Твое счастье, что мне до тебя не дотянуться, – рявкнул он. – Что за дьявол тебя подзуживает беспрестанно пялиться на меня инфернальными этими глазами? А ну посмотрела в стол! и не напоминай мне больше о своем существовании. Мне-то представлялось, что смеяться я тебя отучил».

«Это я смеялся», – пробормотал Хэртон.

«Что-что ты сказал?» – переспросил хозяин.

Хэртон уставился в плошку и не повторил своего признанья. Господин Хитклифф на него поглядел, а затем молча вернулся к завтраку и к прерванным размышленьям. Мы почти уже доели, а молодые люди благоразумно отодвинулись друг от друга подальше, и я больше не ждала треволнений за столом, но тут в дверях возник Джозеф, коего дрожащая губа и гневный взор обнаруживали, что возмутительное обращенье с его драгоценными кустами разоблачено. Вероятно, он видел Кэти и ее кузена на месте преступленья, ибо, двигая челюстью, точно корова на выпасе, – что отнюдь не наделяло его речи внятностью, – заговорил так:

«Мне надобно поимать расчет и уйтить! А я-то сё кумекал помреть, как шестижды десять годков отслужу; я-то почел, отнесу книжицы на чердак, и сё свое таче, пущай они у кухне сидят, сё тише. И худо-то мне было от очага уйтить, но я почел, что ладноть, я можу! Дак не, вона кустовник мой у мя покрала, а ентого, хозяй, я не снесу, хучь мя режь! Вас-то вона пущай тиранит, ежли вам охота, а я не обвыкший, я стар ужо, мне сызновый ярем не надобен! Я унше киркой на большаке махать буду, чтоб на хлеб се надобыть!»

«Ну полно, идиот, – перебил его Хитклифф, – давай-ка к делу. В чем твоя беда? Если ты с Нелли поругался – я вмешиваться не стану. Пусть она тебя хоть в угольную яму сбросит, мне все равно».

«Дак не Нелли! – отвечал Джозеф. – Супротив Нелли я б ни слова, хучь вона и шушваль злющая. Осподи ублагослови, она-т

душу ни у когой не покрадет! Не така краса, на ее рот-то не раззявишь. А ента гнусь, королевна распроклятая, уворожила нашенского малого глазьями взористыми да изнахальством… а вон… Не! у мя сердце ажно разрывается! Он сё позабыл, чогой я для него попеределал, и выучил его чому, взял и дернул уншие смородинные кусты в саду!» – И тут Джозеф заголосил, совершенно уничтоженный горькими своими обидами, а равно неблагодарностью и опасным положением Эрншо.

«Он что, напился, этот дурак? – осведомился господин Хитклифф. – Хэртон, это он укоряет тебя?»

«Я повыдернул два или три куста, – пояснил юноша, – но я обратно посажу».

«А зачем выдергивал?» – спросил хозяин.

Кэтрин мудро вставила свое слово.

«Мы хотели посадить там цветы, – сказала она. – Тут только я виновата – это я его попросила».