Homo ludens

Вскоре я начал сотрудничать в журналах, в частности в «Знамени». За что я люблю «Знамя»? За умение приласкать автора, сказать в его адрес что-то очень хорошее, и сказать прямо, в глаза, без утайки. Добрых отношений с автором знаменцы добиваются вовсе не тем, что печатают его статью. Но это и не должно вас расстраивать. В самом деле, можно ли обижаться на редакцию, когда вам говорят:

– Статья прелестная. Правда, она еще полежит, но вы наш самый любимый автор. Пишите нам вторую статью, а первая никуда не денется.

В моих отношениях со «Знаменем» были свои взлеты и свои паденья. Были статьи, которые выходили в свет, видели свет, и были статьи, которые так и не видели света. Как сказал поэт, «не взвидел я света». Помню, предложил я «Знамени» одну статью. Как обрадовались они, услыхав, что их любимый автор пишет для них. Я и не знал тогда, как велико число их самых любимых авторов.

И вот приношу статью. Ее отдают на рецензию. Получаю положительные отзывы. Мне говорят:

– У вас такая хорошая статья, что она не устареет и через несколько номеров. Это не времянка. Это статья надолго. Может быть, даже не на один год. Поздравляем!

Первые месяцы я ходил именинником. Затем праздник кончился. Начались суровые будни. Шли годы. А статья не шла. Я возмужал. Многое понял. Я позвонил в «Знамя» и сказал, что хотя статья моя и не стареет, но старею я сам и статью забираю.

Никогда не забуду того дня, когда я пришел в «Знамя» за статьей. Меня встретили два сотрудника. Они сказали:

– Напрасно вы ее забираете. В конце концов она бы появилась.

Но я забрал ее. Тогда один сотрудник вздохнул и сказал другому, показывая на меня:

– Нет, ты только посмотри, какой он красивый.

Но я уже не верил ни во что и мрачно спросил:

– Это вы почему так сказали?

Они переглянулись, улыбнулись и честно признались:

– Людмила Ивановна Скорино просила статью вернуть, но приласкать автора.

Когда мне грустно, когда сердце томит одиночество, я вспоминаю эти трогательные, по-мужски неуклюжие ласки, и мне становится теплее на душе…

1961

4. Назым Хикмет в «Литературной газете»

В 1951 году Назым Хикмет, вырвавшись из турецкой тюрьмы, приехал в нашу страну. Спустя всего лишь несколько дней – это было 4 июля – он пришел в редакцию «Литературной газеты». Сыграло роль знакомство с главным редактором Константином Михайловичем Симоновым – знакомство, перешедшее в дружбу.

Зазвенел продолжительный звонок, такой, каким обычно созывали на летучки. Мы, сотрудники редакции, потянулись в кабинет главного редактора. И тут мы увидели Назыма Хикмета, сидевшего за столом с Симоновым. У него было светлое, чуть бледное лицо, контрастировавшее со смуглым обликом Константина Михайловича. Это дало повод редакционной машинистке пошутить: «Хикмет больше похож на русского, а Симонов – на турка».

Волосы у Назыма каштанового цвета, на висках – не очень заметная первая седина. Когда все расселись, оживленный гул голосов затих, Константин Михайлович встал и обратился к гостю со словами приветствия.

Назым тоже сказал несколько слов. У него был негромкий, мягкий, на редкость симпатичный голос. Он тогда еще не очень свободно объяснялся по-русски:

– Я очень рада, что здесь собралась вся ваша коллектива и я имею возможность нажимать вам на руки…

Константин Михайлович и сотрудник редакции Никита Разговоров прочитали свои переводы стихов Хикмета. Потом посыпались вопросы. Хикмет отвечал мило, кратко и весело. Прошло совсем немного времени, а все уже были в него влюблены.

Я в ту пору занимался Маяковским и спросил Хикмета об отношении к его поэзии. Назым рассказал о том, как он встречался с Маяковским в 1921–1924 годах, когда жил в Советском Союзе и учился в Коммунистическом университете трудящихся Востока.

Вот каким он впервые увидел Маяковского:

– Он был громадный, как московские высотные дома. Был очень хорошо одет. А голос – как колокол в Кремле, если бы он не упал на землю и в него можно было бы ударить.

Тогда, – продолжал он, – шла борьба разных литературных группировок. Я на какое-то время сблизился с лефовцами. И на одном вечере выступал вместе с ними. Мне надо было прочитать свои стихи на родном языке. Я очень волновался, боялся, что собьюсь. И вдруг Маяковский ко мне подошел – он заметил, что я растерялся, – и говорит: «А ты-то, турок, чего волнуешься? Ведь все равно никто ничего не поймет». И сразу мне стало легко на душе.

Когда встреча подошла к концу, Хикмету была вручена большая папка – в размер газетной полосы. Там были собраны все выступления «Литературной газеты» в защиту Хикмета, за его освобождение.

В заключение Симонов сказал:

– Мы не будем устраивать никакого «парада». Мы просто покажем тебе, Назым, как мы работаем. Давайте сейчас разойдемся по нашим рабочим местам, а я обещаю, что мы с Хикметом зайдем в каждую комнату.

Сотрудники резво разбежались по кабинетам. Наступил момент, кажется, единственный в истории газеты, когда работали все.